Медная пуговица. Секретное оружие (Овалов) - страница 9
— Однако… — сказал я и, прежде чем она выстрелила — это запомнилось мне совершенно отчетливо, — услышал приближающийся издалека грохот и… потерял сознание.
2. «… ДЕРЖИТЕ СЕБЯ В РУКАХ»
Первое, что я увидел, когда пришел в себя, это лицо женщины, стрелявшей в меня из пистолета…
Я ощущал невероятную слабость, сковывающую все мое тело. Голову я не мог поднять…
Вокруг было бело и светло, и прямо над моим лицом виднелось слегка улыбающееся и скорее недоброе, чем равнодушное лицо таинственной незнакомки.
Я пошевелил губами:
— Что это… Что со мной?
— Молчите, молчите, — прошептала она повелительно и, пожалуй, даже ласково. — Ни слова по-русски. Если хотите жить, молчите. Позже я объясню…
Но мне и самому не хотелось говорить: так я был слаб. Голова закружилась опять, и я закрыл глаза, а когда открыл снова, незнакомки уже не было.
Я стал медленно приходить в себя и всматриваться в то, что меня окружало.
Бело и светло. Я находился в больничной палате. Да, несомненно, я находился в больнице. Белые стены, белые столики, никелированные кровати. Два больших окна, из которых льется ослепительный золотистый летний свет. В палате всего три койки. На одной из них, у окна, лежу я, на другой, в стороне от меня, у дверей, еще какой-то больной, третья, у противоположной стены, пустая…
И вдруг я сразу вспоминаю все, — наконец-то я совершенно очнулся! — весь этот странный вечер, непонятные события и недосказанные фразы и точку, поставленную пулей, направленной в мое сердце…
Я с трудом поднял руку, непослушную, слабую и как будто не принадлежащую мне, и провел ладонью по груди…
Да, грудь забинтована, в меня действительно стреляли.
Сколько времени лежу я в этой больнице и почему здесь находится эта женщина?
— Товарищ… — позвал я больного, лежащего возле дверей, но он мне не ответил, даже не пошевелился. Позже я узнал, что он, к моему счастью, просто не слышал, не мог слышать мой зов.
В это время послышались голоса, двери распахнулись, и в палату вошло много людей, все они были в белых халатах и в белых шапочках, и я сообразил, что это врачебный обход.
Вошедшие были о хорошем настроении, смеялись и обменивались шутками, но почему-то все говорили по-немецки.
Прежде всего они подошли к больному, который лежал около дверей.
Один из вошедших, молодой приземистый толстяк, быстро-быстро заговорил, я с трудом разбирал его речь. Видимо, он докладывал о состоянии больного. В группе выделялся другой человек, долговязый и какой-то очень сухой, почти старик, с надменной, высоко поднятой птичьей головкой; он был центром этой медицинской группы, все остальные — и это было заметно — были подчиненными.