Ужас накатил ожидаемо, но от этого не менее сильно. Маред еле отвела взгляд от дрожащих золотых язычков, а Монтроз еще и не торопился гасить зажигалку, любуясь — сволочь! — огнем, делая его то маленьким, почти не страшным, то высоким и широким, так что в висках у Маред болезненно заломило, а в животе зашевелился холодный скользкий спрут.
— Ты любишь свечи?
— Нет, — сказала Маред чистую правду.
— Жаль. А я вот люблю огонь. Он прекрасен. Кстати, в таком освещении ты смотришься еще лучше, только сними эти дурацкие тряпки. Вместо них наденешь вот это.
Он поднял то, что держал в другой руке. Широкие наручники с длинной цепью. Массивные браслеты обшиты кожей, начищенная цепь поблескивает… Маред сглотнула.
— Вы это серьезно?
— А ты сама как думаешь? — поднял брови Корсар. — Раздевайся, ложись на кровать и руки вверх вытяни.
Окончательно провалившись в тягучий бесконечный кошмар, Маред стянула через голову рубашку и сняла панталоны, оставшись голой. Было уже не стыдно и не страшно — почти. Главное, у изголовья горели свечи. Целый канделябр, штук шесть: теперь и не взглянуть, чтобы посчитать. И приблизиться к ним было совершенно невозможно, даже невозможнее, чем выполнить приказ лечь. Но теперь, уже столько вытерпев, отступать было поздно, да и некуда. Вот только свечи…
Маред подумала, не попросить ли мучителя вернуть свет от бра, но это значило признаться в слабости. И еще неизвестно, не решит ли Монтроз это использовать? Нет уж. И решившись молчать до последнего, она легла. Не к самому изголовью и подальше от той стороны, где стоял канделябр. Ну, свечи… Подумаешь… Они же стоят. Далеко. Просто сами по себе. А что с той стороны тянет теплом и запахом горячего воска с какими-то душистыми добавками, так это тоже можно вытерпеть, если не смотреть. Это куда проще вытерпеть, чем зажигалку в руках Монтроза. Которую тот, налюбовавшись, положил на кресло рядом со стаканом. Маред облегченно вздохнула, стараясь, чтоб это было незаметно. И вообще, ей сейчас будет не до свечей.
Монтроз сел рядом. Одним щелчком замкнул на правом запястье Маред наручник и, протянув цепь через резную спинку кровати, приковал левую руку. Подергал наручники, проверяя.
— Не жмет?
— О, что вы, все замечательно, — съязвила Маред.
— Вот и хорошо, — улыбнулась невозмутимая сволочь.
Маред закрыла глаза, но по щеке тут же легонько похлопала ладонь.
— Открой глаза, девочка. Я хочу, чтобы ты меня видела.
Подняв тяжелые веки, Маред с трудом вдохнула, уставившись мимо Корсара в темноту спальни. Спокойствие предательски исчезло, изнутри снова накатывала паника и липкий горячий стыд. Привязаны только руки, но она все равно беспомощна, и как же это страшно, оказывается.