«Дорогие Изольда Александровна и Эрнест Дмитриевич!
Не писали вам и не отвечали на ваши письма целую вечность. Но вечность эта и нам досталась на всю катушку. Светлана болела и в Москве, и в конце концов дошло до того, что её отказались лечить. Конечно, мы могли найти другую больницу и даже нашли, но в последний момент решили по-иному, в пожарном, можно сказать, порядке: за два часа собрались — и в аэропорт, а утром уже были в Иркутске. Я в спешке оставил почти всё, что мне потребовалось в Иркутске — и из бумаг, и из писем. Ваши письма, т. е. письма вам, тоже остались в Москве. Поэтому и молчу безбожно.
А в Иркутске жену увезли в одну больницу, меня в другую. Я два дня назад вышел, жену на днях тоже освободят, но ей предстоит нерадостная и скорей всего недолгая жизнь. Лишь бы Господь помог ей не слишком страдать.
Простите за молчание, но ваши письма были кстати. Спасибо вам. И не обижайтесь за молчание. Надеюсь в наступившем году несмотря ни на что повидать вас. Спасибо! И будьте здоровы. Ваш В. Распутин».
Он мужественно держался, при нём оставались и его доброта, и праведность, и великий его талант. Мерзкие, злорадные словеса хулителей: «Потерял дар, потерял…» — не задевали писателя. Ценители его творчества, думаю, согласятся с мнением Владимира Крупина: «А разве его огненная публицистика последних лет — не произведения мастера?» Да и сам Распутин с грустью и мудрым пониманием говорил о пределах творческих сил: «Семьдесят лет — всё-таки немало. Но отмолчаться мне не придётся… Постараюсь, чтобы не только публицистика появилась. Успокаиваю себя и тем, что смотрю на классиков. Тургенев писал в солидном возрасте маленькие вещи, но видно, что написаны они уже нетвёрдой рукой. То же самое у Толстого. Достоевский не дожил до больших лет. Надо, очевидно, просто вовремя сказать себе: писать воспоминания для детей, для внуков, а уж в широкий мир не пускать своих творений. Тем не менее что-либо ещё, я думаю, мы издадим».
1 мая 2012 года Светлана Ивановна скончалась. Похоронили её рядом с Марусей на Смоленском кладбище в Иркутске.
«Моему ангелу-хранителю…»
Когда-то в повести «Пожар» Валентин Григорьевич описал Алёну, жену главного героя Ивана Петровича. В рассказе о ней было столько мужского любования, столько сокровенных наблюдений, что невольно думалось: тут, конечно, есть отсвет собственного житейского, семейного опыта автора. Это и его признания, и его благодарность жизни за счастливо найденную спутницу.
Перечитаем несколько строк.
«С некоторых пор Иван Петрович стал присматриваться к Алёне внимательней. Даже и не присматриваться, а как бы прислушиваться к тому месту, которое она занимала с ним рядом. Каждый мужик, наверно, держит перед собой два образа жены — какая она есть и какой бы он хотел её видеть…