– Уйди, друг, не порть минуты счастья. Последним желанием осужденного перед исполнением приговора было накуриться и напиться кофе… – сказал он коту по-арабски, стряхивая его с кресла. Кот не понял, но послушно побрёл в угол веранды.
На старости лет он хотел бы жить тут. По соседству с другом. А может даже один и подальше, а к другу приезжать иногда. Как хорошо побыть одному и не хочется больше никаких страстей и выяснений отношений. Не будет он никаких хитростей выдумывать, судьбу не обманешь. Они расстанутся, Анжеле так легче, да и ему. Он просто раньше и не пробовал смиряться с судьбой, всё время пытался ей перечить. Не безуспешно, надо признать, но какими усилиями! Ещё на подходе к приготовленному жизнью повороту он оценивал степень риска и прикладывал колоссальные усилия, но удерживал прежний курс. А кто сказал, что судьба зла и за поворотом какая-то засада? Может, там просто подарок, радость? В этот раз он готов был принять перемены, тем более, что сил сражаться уже нет. Разве можно найти лучшее место для прощанья, чем этот рай? Адам и Ева двадцатого века не выдержали испытаний жизнью и покидают рай поодиночке…
Ароматный кофе с кардамоном, атрибут любых восточных переговоров, придал ему уверенности и домашнего покоя. Он вдруг как-то спокойно осознал недавно открытую им истину: если будет всё по совести, то всем будет хорошо. Магия летнего утра и одинокого созерцания были лучшим лекарством от беспокойства и страха.
Да! Лысоватый и немолодой араб сидит, закутавшись в плед, на даче в Подмосковье и размышляет о вечном. Просто анекдот!
Ахмед засмеялся своим мыслям и, вдруг, увидел её вдалеке, выходящую из автобуса в джинсовом костюме с небольшой спортивной сумкой через плечо. В любой другой день, он бы подорвался навстречу поднести сумку. А сегодня нет. Сегодня он хочет попрощаться с ней. Не в последних словах, перед тем как разойтись, а с этого момента и до последнего. Насмотреться на неё, запомнить её походку. Тоже, бедная, не спешит, идёт с неохотой. Если бы жили вместе, всё было бы по-другому! Прости, красавица моя, я что-то упустил, не сумел.
В голове почему-то звучала нежная Ливанская песня, и он стал напевать, глядя на её неспешную походку. А она, будто слыша, в такт мелодии то прибавляла шаг, то замедляла, то останавливалась поправить волосы. И так это было всё красиво, что он встал и, облокотившись о перила, во все глаза смотрел, боясь упустить хоть одно мгновение этого чуда. Потом, приближаясь к дому, она скрылась за деревьями и возникла, уже у входа в калитку. Он продолжал стоять и курить.