Между Европой и Азией. Семнадцатый век (Акунин) - страница 200

Противоположную точку зрения категоричней всех выразил Костомаров: «Тридцатилетнее царствование Алексея Михайловича принадлежит далеко не к светлым эпохам русской истории, как по внутренним нестроениям, так и по неудачам во внешних сношениях. Между тем причиною того и другого были не какие-нибудь потрясения, наносимые государству извне, а неумение правительства впору отклонять и прекращать невзгоды и пользоваться кстати стечением обстоятельств, которые именно в эту эпоху были самыми счастливыми… И оттого царствование его представляет в истории печальный пример, когда под властью вполне хорошей личности строй государственных дел шел во всех отношениях как нельзя хуже».

Мне кажется, второе суждение больше соответствует реальности. Главное свершение эпохи, присоединение левобережной Украины, обошлось слишком дорого и повлекло за собой цепную реакцию все новых и новых проблем. Для России, вероятно, было бы во всех отношениях выгоднее иметь рядом независимую буферную страну и поддерживать ее в борьбе с Польшей, Крымом и Турцией.

Говорили мы и о том, что необдуманная и бесцеремонная реформа русской церкви, расколовшая общество, вовсе не была такой уж насущной необходимостью.

Печальнее же всего было усугубляющееся отставание России от быстро развивающейся Европы. Алексей был не тем правителем, который мог осуществить преобразования, жизненно необходимые стране. Из-за этого развитие сменилось застоем, который начинал приобретать черты общегосударственного кризиса.

Вот какое наследие оставил тишайший царь своему четырнадцатилетнему преемнику Федору.

Кризис


На последнем этапе истории «третьего» государства (1676–1689) дефекты этой политической системы привели ее к кризису, так что Россия на время вверглась в хаос и чуть ли даже не в новую Смуту, причем на сей раз исключительно по внутренним причинам, безо всякого внешнего воздействия. Кризис разразился на самом верху, непосредственно вокруг престола.

«Самодержавная власть была на самом деле малосамодержавная, – пишет Костомаров. – Всё исходило от бояр и дьяков, ставших во главе управления и в приближении к царю; царь часто делал в угоду другим то, чего не хотел, чем объясняется то явление, что при государях, несомненно честных и добродушных, народ вовсе не благоденствовал. Еще менее можно было ожидать действительной силы от особы, носившей титул самодержавного государя по смерти Алексея Михайловича. Старший сын его Федор, мальчик четырнадцати лет, был уже поражен неизлечимою болезнью и едва мог ходить. Само собою разумеется, что власть была у него в руках только по имени».