Но затея оказалась действительно дурацкой. Через две недели произошла неприятность. Один скорбный телом, еле переставлявший ноги, вдруг взял и помер прямо перед гробом. Очень возможно, что это не была случайность – поговаривали, будто тайные враги Шуйского нарочно запустили в церковь умирающего.
Так или иначе после этого спектакль пришлось сворачивать. Тело спрятали. Акция провалилась. По всей Руси по-прежнему шептались, что царь Дмитрий спасся от заговорщиков.
Ситуация в стране становилась все более опасной. Соловьев описывает ее так: «До сих пор области верили Москве, признавали каждое слово, приходившее к ним из Москвы, непреложным, но теперь Москва явно признается, что чародей прельстил ее омрачением бесовским; необходимо рождался вопрос: не омрачены ли москвитяне и Шуйским? До сих пор Москва была средоточием, к которому тянули все области; связью между Москвою и областями было доверие ко власти, в ней пребывающей; теперь это доверие было нарушено, и связь ослабела, государство замутилось».
Сильная власть могла бы восстановить порядок мерами устрашения, но у Василия были связаны руки. При воцарении он целовал перед боярами грамоту, что отказывается от права карать кого бы то ни было по собственному произволу, без надлежащего следствия и суда. Иными словами, монарх поступился главным принципом «ордынского» самодержавия: что слово государя выше любых законов и что он «волен казнить своих холопей».
Лишенный «кнута», Василий не мог прибегнуть и к помощи «пряника». Лжедмитрий опустошил казну своим расточительством: подготовлениями к турецкому походу, расходами на свадьбу, подарками польским соратникам. У Шуйского не хватило денег даже на коронационные торжества; тем более ему нечем было жаловать и награждать слуг.
Всего через неделю после воцарения Василия чуть не свергли. В Кремль ворвалась толпа недовольных. Шуйский говорил боярам, плача и отдавая скипетр, что он готов уйти и пусть они выбирают царем, кого захотят.
В тот день толпу кое-как успокоили, но власть «боярского царя» всё время висела на волоске. По словам Костомарова, «природная неспособность сделала его [Шуйского] самым жалким лицом, когда-либо сидевшим на московском престоле».
Если уж Шуйский с трудом удерживался в собственной столице, то на периферии разброд и шатание были почти повсеместными. Отдаленные города и целые области – Тверь, Новгородчина и Псковщина, Тула, Рязань, Астрахань и Заволжье – отказывались признавать нового царя, веря, что Дмитрий жив.
Хуже всего дела обстояли на юго-западе – в местах, откуда два года назад Самозванец начал наступление на Москву. Этот очаг смуты Шуйский устроил собственными руками: желая избавиться от соратника Лжедмитрия князя Григория Шаховского, царь назначил ненадежного человека воеводой в тот самый Путивль, где была жива добрая память о «природном царевиче».