— Наливайте! — кивнул Аркадий Борисович.
— Мне было велено не больше ста грамм.
— Лейте хоть столько! Разбередили старые раны, — махнул рукой Аркадий Борисович.
Яна наполнила пластиковый стаканчик.
— Я один не буду. И это не прихоть, а мой принцип.
— Я не очень хочу.
— Пригубите, — не сдавался Аркадий Борисович.
Яна подчинилась.
— Так вы хотите знать, о чем меня спрашивала Люся, придя в отделение? — наконец-таки вернулся к беседе Аркадий Борисович, явно расслабившись и повеселев.
— Ну а как вы думаете? Конечно, хочу знать, — подтвердила она.
— Она сказала: «Я знаю, что родила у вас в отделении много лет назад. Что вы наделали? Как могли все эти годы спокойно жить?..» В общем, она высказала мне все то, чего я так боялся услышать, — ответил психиатр, делая очередной глоток.
— Неужели она вспомнила? — через паузу спросила Яна.
— Нет, это невозможно… Тем более через столько лет, — ответил Аркадий Борисович. — Ей кто-то сказал.
— Но кто? — удивилась Яна.
— Люся обмолвилась, что с какого-то времени ей стали поступать послания.
— Послания? — переспросила Цветкова.
— Именно. Впервые она увидела записку на туалетном столике в гримерной, затем еще где-то…
— И что было в этих посланиях? — спросила Цветкова.
— Я тоже ее спрашивал об этом. Люся начала кричать, была готова наброситься на меня с кулаками. Потом понесла какую-то околесицу.
— Мне было интересно послушать, — пояснила Яна.
— Она сказала, что объявилась ее дочь, которая пишет ей ужасные письма, типа «Как ты могла так со мной поступить?», «Как ты жила все эти годы? Не мучила ли тебя совесть?». Эти записки появлялись и у нее дома, и на работе. То в шкафу, то в сумочке… Это стало для Люси кошмаром, который ее преследовал.
— Почему она пришла к вам? — спросила Яна.
— Потому что поверила, что у нее есть дочь. А еще она узнала от окружающих, что почти год провела в больнице. Вот Люся и поняла, что если что и могло произойти с ней такого необычного, то только в тот период. И пришла ко мне, чтобы узнать правду.
— И вы ей рассказали? — спросила Яна.
— Я не смог… нет… — покачал головой Аркадий Борисович. — Но я думаю, что мои слова для нее уже ничего не значили. А я вот с тех пор почувствовал недомогание и когда узнал, что ее снова везут в таком же состоянии к нам… сердце не выдержало. Ну что ж, и так пожил много и нагрешил много.