— Я с детства мечтал стать бульдозеристом, — сказал Василий.
— В чем секрет вашей безаварийной работы? Что заставило вас выступить с инициативой?
«Когда в голове целый день звон от воя — не до секретов, до дома бы добраться, — подумал Василий. — Не будешь каждый винтик облизывать, или печка откажет — замерзнешь, или в простоях выработка будет ноль». И еще он подумал про звание инициатора. Это значит: с запчастями ему немножко легче. Ну и план насчитывают повнимательнее — и длину откатки записывают и угол подъема. Каждый бы хотел так, на всю свою катушку работать, да не у каждого смелости хватает твердую цифру обещать — вдруг плановики или технари подведут.
— Наша бригада решила высокими результатами встретить двадцатилетие образования прииска. Вот и…
— Не устаете? — спросил парень. — Машина незнакомая, вибрация. Некоторые с непривычки нервничать начинают, ну и… в капремонт.
Думать тут было нечего, и Василий ответил:
— Бывает, и устаю. Но чтобы авария… никогда. Машина тут не виновата — все от человека зависит. Как труд организуешь, состояние души и вообще…
Говорили еще долго. А когда переговорили уже обо всем, и о том случае, Марувич будто ненароком перевел стрелку будильника, и тот задребезжал на столе. Тогда корреспондент закрыл свой красный блокнот и как о само собой разумеющемся спросил:
— На материк-то когда собираетесь?
— Недолго уже, — сказал Василий. — Последний полигон вскрываю, вот до песочка доберемся…
— Снова останешься, — сказал Марувич, — ты же к Колыме ж… прирос, как и мы с Никитичем.
— Нет, — покачал головой Василий, — теперь точно. Теперь ведь не я один решаю.
Он говорил правду — нынешней зимой отложил свой отъезд последний раз. Давно мечтал начать работать не по одиннадцать часов в смену, а по восемь, как все люди. Пить пиво по субботам, мыться в просторной ванне, переодеваться вечерами в хороший костюм и ходить в театр с женой, и чтоб готовила она не на электроплитке рядом с кроватью, а на кухне, как полагается. Вечно откладывать на потом нельзя, в старости все это станет цениться как… оружие в музее — пригодное, но ненужное.
Ей пока не говорил, проверял чувства. Плохо, когда женщину удерживает рядом только обещание жениться. Хотя, — если честно, тут и проверять нечего — только с ней и начал жить по-настоящему. Вся прежняя жизнь — как сплошной забор, где вблизи каждая доска различается, а оглянешься — одна серая стена, без дня, без ночи. Отпуска не в счет — вокзалы, кипарисы и рестораны сливаются в одно туманное пятно. А настоящая жизнь — это когда днем не успеваешь оглянуться, как наступает вечер, — а ночью хочется, чтобы никогда не наступило утро. Все это дала она, и больше, наверное, уже никто не даст.