И тут я «словил» боевой азарт.
Мне сложно описать это чувство, что называется, «на бумаге», хотя впоследствии еще несколько раз доводилось его испытывать.
Вторые сутки напряжения, толком не спал… Поймал кураж — психологическое возбуждение. Накатило какое-то вдохновение, что ли… Ничего не было страшно. Чувствовал несокрушимую уверенность в том, что того, кто, не боясь, идет ЕЙ навстречу, ОНА первым не возьмет. Обойдет…
Было весело. Зрение обострилось. Звуки, запахи — чувствовались очень объемно, полно. Усталости — как не бывало…
— Товарищ гвардии капитан, разрешите, если чего, мне танчик рвануть! — свесившись с кузова к кабине, прокричал я.
И, услышав командирское «Решим!», — счастливо засмеялся. Как подрывать танки, я не очень хорошо представлял, но думал, что закрепить гранату в боеукладке и выдернуть чеку концом через люк механа — смогу.
Стрелкотня продолжала трещать. Посвистывало. Из-за забора ближнего дома несколько местных старушек настороженно глядели на нас.
— Бабушка! — суровым голосом спросил я, продолжая веселиться, — немцы в деревне есть?!
Подтянулась бронегруппа: два танка и мотолыга — не знаю чьи: 93-я или 17-я бригада. Пехоты нету — только мы.
Сгрузили с кузова бойцов 17-ки.
— Вот ваша «бэха», вот вы, найденные и спасенные, вот соляра, если все же надо. Не заведетесь — вызывайте своих бригадных ремонтников, пока-пока!
Отъехали метров на 50 в сторону боя, стали у домов. Бронегруппа выстраивается для продвижения, мы — замыкающие.
Глядим, а эти гаврики, из 17-й, стали полукругом на асфальте, смотрят на свою БМП и ни «бэ», ни «мэ»!
Ротный, Рустам и я идем узнать, в чем дело. Эти, чуть ли не хором, твердят:
— Здесь все не так! Эти тряпки, что на броне лежат, — в «десанте» раньше были! Тут кто-то лазил! Здесь, наверное, заминировано! Надо саперов вызывать!
Да какие саперы, откуда они здесь, и солнце уже почти село…
Ротный приказал мне по-быстрому найти местных и узнать у них, лазил ли кто по «бэхе». Благо, что до крайнего дома было метров 30. Я побежал по улице.
И вот тут начинается военный сюрреализм. Именно так я теперь называю события подобного рода.
Навстречу мне по улице идет голый до пояса мужик. Местный, вроде гражданский, выпивший. На плече — пограничная советская татуировка. В руке абориген держит радейку и какую-то карточку. Стрельба и посвистывающий в воздухе металл его не беспокоит абсолютно.
— О! Это тебе! — говорит мужик и отдает мне рацию и карточку. — Здесь, у забора, нашел!
Радейка оказалась сепарской, а карточка — сепарским удостоверением на некоего «Боцмана» из Горловки.