Он так и сделал. Бурмат получил от него приказание немедленно рассыпать цепь разведчиков по окрестным лесам, вплоть до реки Черной и Камы, откуда наступали москвитяне. Десятникам было строго внушено, чтобы все здоровые люди их отрядов никуда не отлучались из дому, где они должны были находиться в полной готовности к бою по первому знаку со стороны князя или воеводы. В лесу, в разных местах, решено было устроить засеки и засады, в дополнение к существующим раньше, чем думали задержать быстроту вражеского движения.
Кроме того, следом за уехавшим князем Мате поскакал гонец с уведомлением о появлении москвитян на рубеже пермской земли, причем князь Микал просил Мате принять все меры для того, чтобы уловить приближение неприятеля и достойно встретить его, если он подойдет к Изкару. Затем посланы были весточки в Урос, к начальствующему там воеводе Зырану, и в Малый Новгород к ушедшему туда Арбузьеву с товарищами, а кстати и к самим обывателям русского городка, на помощь которых возлагались большие надежды.
— А в Чердыне я поуправлюсь с воеводой своим Мычкыном, — сказал Ладмер, предупреждая слова племянника об обороне главного города Перми Великой, каким по тому времени считался Чердын. — И ратников всех мы соберем, и крепче от недругов запремся. Не бойся за нас, князь дорогой. Не устрашимся мы воинства московского…
— Теперь уже поздно страшиться… — Понурился Микал, повесив на грудь свою голову, но потом он вдруг ободрился и крикнул:
— Да нет, не поддадимся мы Москве! Не устрашимся мы воинства московского! Верно ты, дядя, сказал! Будь что будет! Ежели и умирать придется, так умрем хоть на воле своей, а не в темницах Ивана Московского! А вольная смерть ведь как-никак лучше жизни подневольной! Это хоть кто скажет…
— Да, да! — затряс своей бородой Ладмер. — Не отдадимся мы живыми Москве! Пусть она страна православная… Но мы не желаем православными быть! Губит нас вера православная… Губит! Губит! Лучше бы Войпеля нам вспомнить…
— Войпеля? Да, Войпеля! Это ты правду, дядя, сказал. Что же, можно и Войпеля… Авось полегче нам будет немножко…
Микал не отдавал отчета в своих словах, сказанных им в пылу раздражения на Москву, являвшуюся гнездом православия. Отец Иван был забыт… Игумен Максим сидел как приговоренный к смерти, но при последних словах Микала все существо его содрогнулось. Ужас объял его душу. Неужели дело дошло до того, что Пермь Великая может вернуться в язычество? И вдруг сильное благородное чувство христианской доблести охватило обыкновенно покладистого, привязанного к земным удовольствиям монаха. Он встал с места и воскликнул негодующим голосом: