— От пермских князей к воеводе московскому! — донесся из-за деревьев густой сильный голос, говоривший чистым русским языком. — От князей воеводе слово сказать! Можно ли поближе подойти?
— Подходи, подходи, чего боишься, — крикнул Пестрый, нетерпеливо поводя плечами. — Ведь слыхал небось, что посланника не куют, не вяжут… Ну, и подходи без опаски, благо тебя честью просят!
На тропинке точно из земли вырос высокий плечистый человек, в ратном одеянии, отличавшемся богатством и нарядностью. На голове его блестел позолоченный шлем, с выдававшимся впереди черным крестом, сразу бросившимся в глаза москвитянам. На лице его играла лукавая усмешка, когда он между рядами вражьих воинов смелою поступью подходил к князю Пестрому.
Это был Василий Арбузьев, принявший на себя обязанность передать московскому военачальнику слова князей Микала и Мате, решивших в последнюю минуту попытаться покончить миром дело с Москвою, если условия Москвы окажутся приемлемыми.
— Буди здрав, воевода степенный, — поклонился Арбузьев, сняв шлем с головы. — Привет тебе от высоких князей пермских!
— Здравствуй, здравствуй, добрый молодец, — отозвался Пестрый, приветливо кивнув головою. — Спасибо за привет князьям пермским. Чего еще скажешь ты мне, а?
— А ты старшой из воевод московских, так, что ли? — спросил посланец, не убедившись еще в том, что перед ним стоит действительно главный начальник вражьей рати. — Мне, видишь ли, со старшим разговор вести приказано, а посему прости за спрос мой смелый.
— Верно, старшой я воевода, зовут меня Пестрый-князь. Может, слыхал где случаем?
— Про Пестрого слыхать мне приходилося, — оживился Арбузьев. — Про него много всяких сказок идет. Это тот, который…
— Чего который?
— Который Божьей правдой живет. Аль, может, другой еще Пестрый есть, не ведаю я?
— На Москве князь Пестрый я один, а детишки мои молодехоньки еще. А про правду мою как тебе сказать? Много ведь люди и хвалят кого понапрасну… А ты из каких будешь?
— Из Новгорода Великого я, сын боярский.
— Ишь ведь куда ты попал! А теперича, значит, князьям пермским ты служишь, да?
— Служу, пока хочу, вестимо. А не захочу — человек я вольный, как птица небесная!
— А ну-ка, говори мне, птица небесная, — ухмыльнулся воевода, которому открытый вид новгородца очень понравился, — чего твои князья восхотели? Не сдаются ли они на милость государя московского, как того я советовал бы им? Аль, может, упрямятся они? Так, право, по мысли моей, не стоило бы нам кровь проливать друг у друга. Лучше бы добром да миром дело кончать. А крови проливать мне не хотелось бы.