На затонувшем корабле (Художник А. Брантман) (Бадигин) - страница 137

Неукротимый западный ветер, открывший капитану Арсеньеву дорогу во льдах, здесь, на балтийском побережье, натворил немало бед. В Студёное море он нёс тепло и помогал промышлять зверя, а на Балтике держал корабли в портах, мешал рыбному лову, выбрасывал на камни неосторожных мореплавателей.

На песчаном берегу среди отмелей и дюн неуютно в эти дни. Волны глухо шумят в темноте. Сосны качают вершинами, скрипят и стонут. Сквозь голые ветви кустарников видно, как пляшут на море белые гребни.

Пустынна прямая набережная среди сосен. Запорошённые снегом, маленькие аккуратные домики глядят на море. Жёлтые прямоугольники окон излучают тепло, а на улице метельный ветер сбивает прохожих с ног, слепит глаза.

Часы на старой церкви пробили девять. Жители давно разошлись по домам. И только в полупустом зале кафе «Балтийская волна» горячо спорят несколько завсегдатаев.

За углом сверкнули автомобильные фары. В лучах голубого света метнулась белая искристая мошкара. Машина остановилась у освещённого подъезда кафе.

Из машины с трудом вылез полный человек в теплом пальто и шляпе с узкими полями. Придерживая шляпу рукой, он медленно пошёл вдоль набережной. Красные сигнальные огоньки машины мелькнули и скрылись за поворотом. Острый луч фонаря на мгновение вырвался из рук приезжего и воткнулся в стену ближайшего дома. И снова стало темно.

Эрнст Фрикке-Медонис, лёжа на просторном диване и прикрыв глаза, прислушивался к потоку немецких слов. Они, словно круглые, тяжёлые шарики, катились мимо, почти не задевая сознания. В кухне жена чуть слышно позвякивала посудой.

Фрикке немного располнел. Щеки слегка округлились, отяжелел подбородок. Казалось, он был доволен своей судьбой. Да и было ли на что сетовать! Ему удалось получить в аренду дом на берегу моря. За годы, прожитые в Литве, он обзавёлся хорошей мебелью, одеждой, наполнил вместительный шкаф орехового дерева книгами на литовском и русском языках, а последнее время копил деньги на автомашину.

Никто не слышал о Фрикке ничего плохого. Сам он в беседах часто ввёртывал словечки насчёт своей скромности и честности.

«Колокол кенигсбергского кафедрального собора зовёт к размышлениям, — вещал диктор. — Немцы из восточнопрусского землячества, лишённые родины, к вам сейчас обратится герой обороны Кенигсберга генерал Отто Ляш».

Фрикке представил когда-то знакомое одутловатое лицо, мундир с высоким, неудобным воротником и окончательно проснулся.

Загрохотал барабан, запели фанфары.

Трескучий старческий голос кенигсбергского генерала, разжалованного за капитуляцию и приговорённого к смерти Гитлером, призывал немцев к реваншу. Эрнст Фрикке с интересом выслушал немудрёную генеральскую повесть. Тревожные месяцы в окружённом городе, три дня штурма, капитуляция… Плен… Да, так было! Это напомнило ему страницы собственной жизни. Поделившись с радиослушателями тягостными воспоминаниями о последних днях войны, Отто Ляш замолк. Его сменил у микрофона делец из ХДС.