Море было в кустах. Немного выпуклое по сравнению с землей, но по сравнению с небом, конечно, нет. Оно было под градусом (?), над ним поднимался пар, значит, оно было теплее воздуха и пустое, недоступное в том смысле, что по нему нельзя было пройтись. И кромка воды, собственно, там, где море начиналось, граница притягивала жутко, по непреодолимости она была выше Китайской стены. Конечно, можно было перешагнуть и окунуться, но в том-то и дело, что окунуться было нельзя. Плавали щепки и резинки, плавали листья и матрасы, губернаторы и фрейлины, Пушкин, Тютчев и прочая, и прочая. Последняя четверть была на исходе, близилось новолуние со своими кустами, дохлыми следами на снегу, со всем гардеробом. А черт хорошо владеет стихосложением, сечет в силлаботонике, стишки любит писать. Читать не любит. А черт, он кто такой? Военный, что ли, или таксист?
- Погуляли? - спросил Чящяжышын.
- Давай до мыса.
Воздух кусался. Вода, поднимающаяся в виде пара, запросто преодолевала Китайскую стену, но до кустов не доходила, нечего ей там было делать, там были свои батареи воздуха. Шла дожде?- снего?- пролитная война между берегом и воздухом с одной стороны, между паром и морем с другой. Отматфеян и Чящяжышын не были целью противников, их нельзя было ни убить, ни ранить, в этом смысле они были бессмертны. До трофеев противников - дождя или снега - было еще далеко. Сражение для людей называлось "хорошей погодкой".
- Пошли обратно.
- А сколько сейчас? - спросил Отматфеян.
- Пора уже.
Птицы совсем не пели. И почти не летали. Точки в небе, конечно, можно было принять за птиц, но птиц нельзя было принять за точки. А ветер был. Он раскачивал деревья, воздух и воду. Он был силой, остальное было цветом. Серое на сером, черное на черном, белое на белом. Кое-какие лужи были под стеклом; в бесподобном порядке там лежали: крестик, лист, бумажка, палка; лист, бумажка, крестик, палка. Хотя две-три витрины все-таки были разрушены, и вот там-то капустный лист с презервативом. Ни в кустах, ни на берегу совсем не было признаков неба, которое было тенью моря, кроме тени, которая была морем неба, так теней не было. Чящяжышын и Отматфеян не отбрасывали тени, и тени не отбрасывали Чящяжышына и Отматфеяна. Ни деревья, ни кусты тоже не. Хотя было светло. Но свет - это не признак света, а тень - это признак света. И было холодно. А холод - это признак того, что пора.
- Ехать пора, - сказал Чящяжышын.
- А сколько сейчас?
- А столько, что будем не на банкетке спать, как ты говоришь, а на улице, я думаю.