Николай Петрович шел по улице неизвестно куда — подальше от того дома. Горло перехватило, глаза плохо видели. Улица была прямая и пустая — ни скамейки, ни парапета, чтобы присесть или опереться.
В метро ему сделалось душно.
Перебирая руками по стене, он добрел до скамейки в конце зала. Но скамейка вся была занята. Он подождал. И когда подошел поезд, скамья освободилась. Он сел, расстегнул ворот, задержал дыхание, чтобы переждать колющую боль в груди.
— Не подскажете, как на Колхозную попасть? — спросил его человек с тяжелым рюкзаком за плечами.
Николай Петрович поднял на него глаза, открыл рот, но, не сумев пересилить боль, отрицательно покачал головой.
Люди торопливо входили и выходили из вагонов, толпились рядом, задевали сидящего сумками, иногда извинялись, и никто не обращал внимания на его бледное перекошенное лицо.
Он вспомнил маленькую встревоженную Катю с птичьей скорлупкой в руках. «Он погиб?» — спрашивала она о птенчике. Дед успокоил ее, сказал, что птенец вывелся, а скорлупка выпала из гнезда. Ему не хотелось огорчать внучку, он догадывался о печальной участи малыша — уж больно активно кружила над лесом пара черных ворон, плотоядно каркая на всю округу.
— Где ты был? Мы обыскались. Ты ездил в город? Что с тобою, Коля?
Галина Николаевна встретила его уже в сумерках.
Он попросил чаю с бородинским хлебом.
Он пил чай и прислушивался.
— Что, Катя уехала?
— Да, — ответила жена. — У них какая-то экскурсия или поход. Я одобрила. Пусть развеется.
— Денег дала?
— Дала немного. Маша с Мишей ей прислали тоже зачем-то. Кажется, для этой экскурсии. Коля, я прошу, не бери в голову. У девочки будут еще увлечения… это естественно. Она впечатлительная. В этом все дело.
— Дело в том, что она не разбирается в людях. Ты женщина, ты не смогла объяснить ей чего-то необходимого… ну, я не знаю, как сказать.
— Бесполезно.
— Она, неопытна.
— Ей опыт будет — шрамы и ссадины.
— Без этого!
— Иначе не выйдет. Это участь всех.
— Ты сегодня жесткая. Я давно тебя не помню такой.
— А какой ты меня вообще помнишь?
— Помню в серой шубке с чемоданом в руках, когда ты уходила от меня к этому летчику.
— Ни к кому я от тебя не уходила.
— Как же, я помню.
— Тебе говорила, что ухожу к другому, а сама ночевала у мамы, чтобы тебя помучить.
— Я был спокоен. Мария Тимофеевна мне звонила и все рассказывала. И про летчика тоже.
— Ничего ты не знаешь! У меня был поклонник — директор загородного ресторана. Он был готов для меня на все.
— И ты столько лет таилась, несчастная?
— Я счастливая. У меня ты.
— Только и всего?
— С меня достаточно.