Вслед за Осначевым он втиснулся на заднее сидение, отгороженное от водителя пуленепробиваемым стеклом, и без паузы залепил:
— Всё-таки ты скотина.
— Опять, что ли, вчера чего отчебучил? — догадался Осначев.
— Не опять, а снова. Ну, то, что надрался, так к этому привыкли. К тому же не ты один. В этом клубе к часу ночи вообще ни одной трезвой рожи не оставалось.
— Кроме тебя, конечно?
— Кто-то должен блюсти.
— И чего соблюл? — предвидя неприятные для себя откровения, Осначев потянулся за носовым платком, — опять начались рвотные позывы. Платка в кармане не оказалось.
— Самое хреновое — это когда тусовка меж собой мешается! — с чувством объявил Аркадий. — По мне — бизнес так бизнес, эстрада с эстрадой. Чтоб все ранжированно. Можно, конечно, иногда для разнообразия бизнес с эстрадой в одну калабашку слепить — очень даже остренько получается. Но когда сюда приправляют политиков, особенно из Думы, — это всё равно что в солянку вместо почек гнилой свинины накидать.
Представив солянку, воняющую гнилым мясом, Осначев закашлялся и поспешно подставил к губам ладонь.
— Эк как тебя трясет-то, — заметил Аркадий.
— Не тяни. Говори, с кем я в этот раз схлестнулся. Надеюсь, не из единороссов?
— Не надейся. Как раз тот самый, которому в прошлом году на лапу дали. Ну, помнишь, когда по заводу решалось, — даже один на один осторожный Фринштейн старался не называть фамилии. — А теперь он, говорят, будет наш тендер по нефтянке разруливать. Короче, начал он пьяный вещать что-то про слово божие, про всеобщее покаяние.
— О-о!
— То-то, что «о». Нет, чтоб мимо ушей пропустить, как другие. Но ты разве отмолчишься? Проехался по нему, как джип по пашне. Так даванул, что у мужика глаза рачьими сделались. Ушел не попрощавшись.
— Э! Да и поделом, — внезапно обозлился Осначев. — Пусть хоть иногда о себе правду услышат. Перевертыши! Вчера за коммунистическое завтра к стенке ставили, а сегодня так за царствие господнее стоят, что скоро, глядишь, попов вздергивать начнут за недостаток веры. Ладно, не переживай, помиримся, — отстегнем чуток на восстановление поруганной чести. И — опять ручным станет.
— Допустим! Но вот за каким ты на сцену полез Бога топтать? Такую бучу заварил! Нет Бога, и всё тут! Все, понятно, за Бога горой встали. А ты свое гнешь.
— И что? — заинтересовался Осначев.
— Да ничего! Идиот ты всё-таки! Начал требовать, чтоб Бог в подтверждение своего существования тут же тебя и испепелил.
— Только-то? Я-то и впрямь думал, что серьезное. А это! Не робей, Аркаша, было б кому, уж кого-кого, а нас с тобой черти бы первых прибрали.