Услышанное вернуло Арташову душевное равновесие.
— Непросто вам, как погляжу, — насмешливо посочувствовал он. — С победителями и впрямь приходится считаться, даже если их за свиней держишь.
С удовлетворением подметил, как смущенно переглянулись оконфузившиеся аристократы.
— Только если вы такие патриоты, чего ж родину оставили? Аж до Померании драпанули! Кстати, теперь-то отчего не удрали дальше на Запад? Не успели? Или дошло, наконец, что Советский Союз — это навсегда?
— Не дай бог! — вырвалось у баронессы.
Глаза Арташова сузились:
— Даже так откровенно? Здорово же вы советскую власть не любите.
— Элиза! — бессильно вскрикнула Невельская.
Но баронесса уже не владела собой:
— А за что ее любить, вашу власть? Всё лучшее, что веками накапливала нация, цвет и надежду ее, — вырезали или выдавили. И что осталось? Власть быдла!
Она, не скрываясь, оглядела насупившегося Сашку.
— Никогда не смирялась и не смирюсь! — отчеканила баронесса.
— Оно и видно, — Арташов хмыкнул. — Только не немецкой баронессе о России разглагольствовать. Патриоты они! Чуть беда и — к своим, под крылышко. Большевики вас не устроили. Зато с фашистами, похоже, куда легче спелись. Они-то для вас не быдло. И замок оставили, и денежек на собственный пансионат отвалили. Должно быть, из-за замка и не уехали? Жалко стало добро бросать?
Лицо баронессы исказилось. Горевой бросился поддержать ее. Но она надменно отстранилась.
— Словом, так, господа хорошие! — Арташов поднялся, сдернул полевую сумку, оставив на лощеной библии пыльный след. — Насчет пособничества — это вам с другими придется объясняться. Я же реквизирую особняк для нужд армии.
Он повернулся, собираясь выйти. И — едва не сбил подошедшую вплотную Невельскую. Благодушное ее личико от волнения покрылось пигментными пятнами.
— Постыдитесь, молодой человек! — выкрикнула она. — Кому вы это говорите? Элиза — коренная петербуржка, из старинного прибалтийского рода. А Сергей Дмитриевич, если угодно знать, добровольно от нансеновских документов отказался, а значит, и от пособия. Впроголодь жил, а сохранил императорский паспорт в надежде вернуться на Родину. Что же касается подачек! Баронессу перед самой войной едва в гестапо не забрали за то, что евреев приютили. Да и в эту зиму спасло лишь то, что на свои средства содержит пансионат для девочек-сирот. На свои, понимаете?!
— Чьих сирот? Небось, фашистского офицерья? — брякнул Арташов, всё еще в запале.
— И офицеров тоже! — в тон ему подтвердила баронесса. — Сироты, они потому и сироты, что без родителей остались.
Она указала на одно из окон.