Дорога, огибавшая дюну, была такая узкая, что казалось рискованным идти по ней вдвоем. Элке и Люку это удавалось: после испытаний в Лабиринте все было возможно. Достаточно было идти осторожно, это позволяло вглядываться в горизонт. Скала была такой высокой, что у Элки кружилась голова. Маргаритки, лютики и незабудки напоминали о гостиничных букетах. Чайки ныряли в воздухе между скалами. Их жалобы переполняли Элку, как будто в этом крике томились картины начала всех начал. Вода была зеленой, пена падала к их ногам. Это был самый красивый пляж из всех, которые она когда-либо видела. Солнце стояло высоко в небе, было семнадцать часов, вторник.
Вейсс вышел из церкви в своей обычной одежде, плащ, джинсы, ботинки «текника». Он открыл дверцу черного «Клио» и сел за руль. С его груди исчез крест. Она не решилась задать вопрос. Он нажал клавишу, она узнала «Очи черные». Он тронулся с места и обернулся, чтобы сманеврировать. Это движение и поза, которой оно требовало, имели особенность возбуждать Элку. У Вейсса был рот, который ни от каких поцелуев не терял очертаний.
Он вел машину, не догадываясь о ее волнении, если только он о нем не знал, и она смотрела на его бледные руки на руле и запястья. Элке, долго прожившей в одиночестве, было странно сидеть рядом с мужчиной, который руководил всем. Что может быть более интимно, чем автомобиль мужчины, замкнутое пространство? Весь мир Вейсса собран здесь. Книги, газеты, бумаги, пыль, его смешные чудачества и причуды. Она заметила пачку «Мальборо», Вейсс курил после еды.
Она положила ногу на ногу, но не стала класть руку на бедро водителя. Обернулась и узнала своего старика Бодлера среди книжек, наваленных на заднем сиденье. Вейсс читал отрывок из него каждый вечер, прежде чем погасить свет, это был его наркотик, его транквилизатор, его возбуждающее. Вейсс уже знал «Цветы зла» и «Парижский сплин» наизусть, он бормотал, чтобы помочь ей заснуть, она плакала, слыша его голос, произносящий знакомые слова.
Что касается любви, тут не было ни расписаний, ни законов. У Вейсса, с его широкими взглядами и силой, было время, чтобы заполнить какие-то пробелы. И их желания исполнялись с некоторой даже смелостью. Он долго был целомудренным, но знал все о наслаждениях, а если чего-то не знал он, то знала она. Он не был ни пуританином, ни чрезмерно стыдливым. Вейсс бросил взгляд в зеркало заднего вида, на миг опустил веки с отсутствующим видом, она воспользовалась этим, чтобы полюбоваться его ресницами, черные кисточки были густыми, как изгородь искусственных препятствий. Ее взгляд по-хозяйски продолжил инвентаризацию. Прямой нос, полные губы, подбородок: Люк Вейсс казался двойником изображения Купидона на портике Тиберия, в Афродизиасе. Та же мраморная бледность и загадочная улыбка, от которой она никогда не устанет, — это она, устававшая столько раз.