Сердце забилось быстрее.
– Что, черт возьми… – выругался он.
В этот миг на экране загорелось еще одно окошко, в котором яростно мигал курсор. Словно по мановению невидимой руки, он начал печатать слова.
Уронив штаны на пол, Рахмани наклонился, чтобы прочесть написанное.
Это небольшое видео с Вами в главной роли меньше чем через две минуты разойдется по электронной почте и через Фейсбук по всем Вашим контактам. Если только Вы не согласитесь оказать нам услугу. Мы можем надеяться на Вашу поддержку?
Курсор продолжал мигать рядом со знаком вопроса.
Ахмед Рахмани в недоумении смотрел на экран. Что же делать? По всем его контактам в электронной почте? Среди них есть его коллеги-мужчины и, хуже того, женщины. Бо́льшая часть его пациентов. И даже мать.
Внезапно курсор снова замигал.
Скажите вслух «да», если Вы поддержите нас!
Он обернулся, словно пытаясь понять, есть ли кто-то рядом с ним, и тут взгляд его упал на маленькое окошко камеры, встроенное в монитор. Может быть, она все еще видит его…
– Да! – хрипло произнес он. Во рту ужасно пересохло, словно он только что съел кусок черствого тоста.
Он подождал, но ничего не произошло.
– Да! – крикнул он снова. Он кричал очень громко. В душе поднималась волна паники.
Курсор опять задвигался.
Хорошо. Вы еще услышите о нас. Пароль «Мона». Это ради доброго дела, – прочел он вслух. Курсор остановился, а затем напечатал еще одну фразу: – Расслабьтесь. Возможно, Вы закончите то, что сами же и начали.
Курсор остановился, появилось двоеточие, дефис, а затем скобочка. Смайлик:-)
Окошко исчезло, возникло изображение. Он пронзительно вскрикнул. На мониторе появилась фотография обнаженной женщины, очень похожей на Мону. Но тело ее было причудливым образом искажено и напоминало карикатуру. Глаза опухли, нос был скошен. Груди несимметричны: одна полная, будто вот-вот лопнет, вторая – обвисшая, словно у старухи. Живот как у беременной, толстые бедра, ноги странным образом вывернуты и покрыты обвисшей кожей, как у слона. Ему стало дурно. Его рука потянулась к монитору, нащупала выключатель и держала его до тех пор, пока картинка не погасла. Другой рукой он погасил свет настольной лампы. Погрузившись в полную темноту, он, тяжело дыша, откинулся на спинку офисного кресла, чувствуя бесконечную усталость. Кожаное сиденье прилипало к обнаженной коже. В ушах пульсировала кровь. В душе поднимались страх, стыд и отчаяние.
На ум пришли последние мелькнувшие на экране строчки: «Ради доброго дела…»
Ноги дрожали от холода. Чего бы от него ни потребовали ради того, чтобы эта запись не была опубликована, наверняка из этого ничего хорошего не выйдет.