Чигринцев остался вдвоем с Надеждой. Предстояло платить по счетам. Налил на полпальца, чокнулся, провозгласил: «За нас, Наденька!» — выпил, не глядя на нее. Уже не усталость, но горечь, что копилась весь день, обволокла душу — не хотелось решительно ничего.
— Володя, я пойду, — безнадежно прошептала она.
— Посиди, пожалуйста, — выдавил он неласково, но и не грубо.
— Хорошо, — покорно кивнула головой. — Тебе очень плохо? — Вопрос прозвучал как значащий для нее, не пустой — женское чутье его подсказало: природный, древний магнетизм притянул их друг к другу.
— У меня родители погибли в катастрофе, — сказал Чигринцев жестко, вытолкнул наружу то, что, не отпуская, сидело внутри весь день.
Надежда молча взяла его руку, ласково гладила ладонь, пальцы, пока он рассказывал ей: про Москву, про больного Павла Сергеевича, про тетушку, про Татьяну. Горячий воздух дрожал вдоль стен, невыключенная лампочка под потолком грела и горела ярко, в растворенную форточку вливался живительный ночной воздух. Не ощущалось уже накуренности, где-то там на столе погибали объедки ужина, но странный, пьянящий запах чувства глушил лишнее, как глушила все суровая чернота за незадернутым окном!
Один только раз перебила она его, когда говорил про Татьяну, спокойно спросила: «Ты ее любишь?» Так же спокойно он ответил: «Наверное, не знаю». И тут же потянулся к ней. Надежда закинула голову, чисто и радостно заулыбалась, потому как умела жить мгновением, потому как была сейчас — редкая женщина. Ни глупое порой словечко, ни простецкий выговор уже не резали слух, наоборот, красили ее необычайно.
Бессонной и лихорадочной была ночь. Драгоценное чувство жалости друг к другу породило полное понимание. Легкое дуновение спящего мира лишь разжигало пыл, чувственный хмель принес ощущение безопасности. Крадущимися шажками путешествовали пальцы по послушной коже. Горели губы, глубоки и бездонны казались глаза, нежно щекотала простыня. Темнота прикрывала уродство.
…Ранним утром прокралась заоконная серость, и, сколь ни было благодарно сердце, на кокетливый ее, отрезвляющий, лишний вопрос: «Ты хоть немножечко меня любишь?» — он, подумав, честно ответил:
— Нет, все же нет.
— Ну вот, любил всяко-разно всю ночь, а теперь и отказывается. Я ж говорила, ва-ампир, — сказала Надежда с легкой обидой, улыбнулась сладко и, вмиг все забыв, повернулась к стенке и заснула.
Разбудил его уверенный стук в дверь — Надежды рядом уже не было.
8
Стучал в дверь Леха с автостоянки. Он нашел покупателя, а потому весь сиял, предвкушая комиссионные. Чигринцев охладил его пыл, переориентировал на добычу документов. Казалось, ничего невозможного для Лехи в родном городе не существовало.