— Ты ужасно поешь.
— Что? — распахнув глаза от такого заявления, решила переспросить, вдруг мне показалось и он имел в виду что-то другое, — Как я пою?
— Прости, милая, — он скривился словно от зубной боли и, вздохнув, с силой потер лицо ладонями, а потом решительно на меня посмотрел и отрезал, — Отвратительно.
— Но…, - открыв рот, закрыла и мотнула головой, отгоняя от себя это слово.
"Отвратительно"? Я? Я не могу петь отвратительно! Я столько лет жила музыкой, заработала на ней имя! Да я годами вытачивала и пестовала каждую ноту и ее звучание. Я не могу петь "отвратительно"! Он шутит.
— Ты серьезно?
— Эли, маленькая моя, давай ты не будешь нервничать, может быть тебе просто раньше об этом не хотели говорить? Пока ты спала, я спросил у Рауша насчет твоих музыкальных талантов, но он отмолчался.
— Он никогда не слышал, как я пою, — закусив губу, бессмысленно пялилась в точку над головой Дариуса и пыталась понять и принять его слова.
"Отвратительно!" Так не бывает! Столько лет и… Может он просто ничего не понимает в музыке?
— Ты занималась раньше?
— Да.
— И-и-и?
— Все было отлично! Я замечательно пою!
Всхлипнув, прикрыла рот ладонью, а потом почувствовала, как кожа стала влажной.
Я плачу? Нет! Не может быть… Я просто..
И снова всхлипнула.
— Эли?
— Ты соврал! Зачем ты так сказал?
Да он наверняка ничего не смыслит в музыке! Он военный. Чем там увлекаются военные? Маршами, построениями, тренировками, чем? Явно не оперной музыкой. Да и не пела я толком, обычная распевка.
Проморгавшись, села ровнее.
— Эли, я не врал.
— Ты ничего не понял, это была обычная распевка. Давай попробуем еще раз. Сопрано брать не буду, от него почему-то неприятности, но остальное давай попробуем.
— Эли! — Дариус поднялся и сделал пару шагов ко мне.
— Стой! — останавливая, вытянула ладони вперед и уперлась пальцами в твердое горячее тело.
— Эли, милая, давай не будем рисковать.
— Не будем, не переживай, я слегка.
— Маленькая моя..
— Подожди, не мешай!
Закрыв глаза, сделала пару вздохов и выдохов и запела старинную колыбельную, медленную и тягучую как патока. Сладкую и уютную. Давно, когда я еще была никем, когда мое имя произносила лишь мать, да одноклассники, когда мне было плохо и больно, мне всегда хотелось слышать именно ее. Эти звуки успокаивали и убаюкивали, оплетая душу нежностью и любовью. Именно ее я буду петь своим детям.
Выводя голосом знакомые слова, я вкладывала свое сердце в каждый звук, пытаясь донести до стоящего напротив мужчины всю красоту музыки. Это не местный театр с его отвратительной пародией на прекрасное. Скажите, разве можно принять за вокал тот вой и скрежетание, напоминающее крепкую дружбу наждачной бумаги со стеклянной поверхностью? Нет, и еще раз нет! Даже современный рэп со своим речитативом, далекий от музыки как луна от солнца, и тот намного музыкальнее, чем слышанное мною выступление.