— Вагиф.
Рахим ткнул пальцем в земляка. Тот наскоро кивнул, улыбнулся золотыми зубами и вновь уставился на танцующих длинноногих девиц. Те, выстроившись цепочкой, синхронно качали бёдрами.
— Тогда я, пожалуй, пойду. — Мне пришлось для приличия немного похромать, неловко взмахивая сумочкой. — Вы мне очень помогли…
— Заходи! — ещё раз пригласил Рахим, а после уже не обращал на меня никакого внимания, заговорил по-азербайджански с Вагифом. Костюм последнего был ещё ярче и нелепее, чем у Исмаилова.
Неизвестно, понимала ли этот язык Лена. Но на устах её лучилась всё та же безмятежная улыбка, а в ушах переливались изумруды — в тон платью. Больше никто из присутствующих не смотрел на нас, кроме моих охранников, которые немедленно поднялись и пошли следом за мной.
Внезапно почувствовав кошмарную усталость, я посмотрела на часы — восемь вечера. Через два часа я должна буду подняться в номер Рахима, но перед этим стоит переодеться и немного отдохнуть. Я выпила довольно-таки много шампанского, и в таком виде вести важные переговоры не могла. От золотых зубов и запонок Рахима с Вагифом у меня началась мигрень, которую следовало срочно вылечить.
Туда, к Рахиму, не нужно брать охранников — пусть ненавязчиво подежурят у двери. Я знала, что чужих мужиков мусульманин никогда не впустит в комнаты, где живёт его жена.
— До десяти вечера оба свободны, — сказала я ребятам у дверей своего номера.
Я понятия не имела, сколько ещё пар глаз наблюдают за мной, сколько «жучков» и прочей пакости поставлено в номере, но это не имело никакого значения. Секретные разговоры там я не вела, тайных гостей туда не приглашала. Поживиться наблюдатели могли лишь картинками интимного характера — когда я перед объективом переодевалась и принимала душ. Но эти удовольствия не стоили средств, затраченных на слежку; я была устроена точно так же, как любая фотомодель.
Охранники кивнули и молча удалились. А я вошла в свой номер, подсознательно ожидая нападения, хотя, по логике вещей, этого не должно было случиться, остановилась у порога. Чувство опасности исходило из комнаты. Из мрака, разбавленного светом уличных фонарей. Что-то изменилось в привычной обстановке, и я поняла, что именно.
В номере пахло лилиями, и я заинтересованно включила свет. Зажмурилась, открыла глаза и расхохоталась, потому что на полу посреди моего шикарного номера стояла целая корзина лилий цвета топлёного молока — в тон стенам и полу. На узкой карточке, вложенной в корзину, я прочла: «Красота — это страшная сила!» И больше ничего — ни имени, ни адреса.