Отторжение (Тронина) - страница 109

Все эти дни я почти не снимала наушники плейера. Неслышные команды капали мне на мозги и оседали в них. Глядя на Гая, я подумала, что с таким приборчиком, он может стать властелином мира. И Озирский со мной согласился, когда я сказала это вслух. Дважды, в начале и в конце процесса, к моей голове присоединяли электроды, связанные с прибором, называемым энцефалографом.

На мониторе мне показали разные символы, записывали биотоки мозга, исходя из показателей, Гай и делал выводы. Твёрдо знаю лишь, что я теперь другая. Не та, что целовалась с Сашей Николаевым на тахте, когда в комнату влетел взбешённый шеф. Интересно, что же он всё-таки решил делать с Рониным? Получается, что воздействием на подсознание Гай изменил меня. Я даже не представляла, что символы, слова и образы имеют очень важное значение.

Кроме того, что Прохор Прохорович работал со мной сам, он три раза привозил на объект врача с голубыми глазами, тоже кагэбешника. Я уже ни в чём не сомневаюсь, ничего не боюсь. Мне до дрожи в коленях хочется попасть во Владивосток. В моём кармане лежит паспорт на имя Дайаны Косаревой. А в сумочке я должна носить фотографии людей, которые якобы были моими родителями.

Я сказала, что у меня заболела голова. Я не смогла терпеть, едва не потеряла сознание. Может быть, сказывается воздействие на мозг? Озирский нырнул в свой «дипломат» и достал импортное лекарство «Оптальгин-теба». От лекарства мне полегчало. Гай сказал шефу, чтобы тот скорее вёз меня домой. Пока Андрей гнал «Чероки» от объекта до дома, я пришла в себя.

На сон грядущий я приняла ванну с ароматическими маслами. Только когда стояла под душем, боль из головы окончательно ушла. Потом Олимпиада принесла мне дочку, положила под бочок. Дала ребёнку соску-бутылочку в цветочек с тёплой «Боной». И в этот момент я окончательно поверила, что вернусь.

Прохору Гаю удалось избавить меня от многих комплексов, от душевной немощи. Прохор — волшебник! Он творит чудеса. Теперь мне кажется, что я проживу сто лет. И это чувство надо сохранить как можно дольше. В идеале — до того самого дня, когда задание будет выполнено.


4 октября 1994 года. Вот и прошли эти 365 дней. С утра идёт дождь — видимо, к счастью. В расстрельный день, наоборот, светило солнце. Я смотрю на забрызганное оконное стекло и пытаюсь запомнить каждую минуту, проведённую дома. Вчерашнего благодушия как не бывало. Я вся дрожу. Неужели Гай всё-таки не сумел меня закодировать?

Свет в квартире горит тускло. За окном темно — будто в полдень смеркается. Сильный ветер треплет деревья и кусты. На ветках не осталось почти ни одного листочка. Будь такая погода назад, «Белый Дом» не загорелся бы.