Сегодня он особенно благоухал одеколоном. Я вдыхала горьковатый запах, чуть смешанный с нафталином и табаком. Еле сдерживала слёзы, изо всех сил кусая губы и сжимая кулаки. Как же Сашу наградить за всё? Может, намекнуть ему? Пусть приходит, когда дети заснут…
Я и так старалась облегчить Сашину участь. Когда у него кружилась голова, сама принимала участие в просмотре отснятых кадров, делала пояснения ребятам из РУБОПа. Каждая физиономия тщательно изучалась. Тут же поднималась картотека, и компьютер выдавал на принтер справку о «засветившемся» братке. Таким образом, нам удалось обнаружить пятерых рецидивистов — в основном, с Урала. Двое из них, так сказать, самовольно покинули колонии. И вот теперь нужно из всех взять.
Так опротивели мне эти протокольные рожи! Они мешали нам с Сашей видеться, общаться, говорить о погоде и картошке. Ведь думали мы совсем о другом…
— Ничего, братья и сёстры! — успокаивал нас Андрей Озирский. — Если кто и уйдёт, его всё равно скоро достанут. Это я вам говорю!
Шеф, всегда, от скромности не умирал. Впрочем, я знала, что он имеет в виду. Все плёнки непременно копировались им. Кроме РУБОПа, в курсе оказывались члены той группировки, главаря которой взорвали бомбой с дерева. А уж они, будьте покойны, кого угодно достанут — ребята без комплексов.
Сам Андрей сейчас находился неподалёку — на улице Красная Пресня, угол Малой Грузинской. С ним была опергруппа, включающая в себя собровцев* и милицейских спецназовцев. Все только и ждали нашего сигнала. Я представила, как мечется сейчас Озирский, будто лев в клетке. Будь у него хвост, исхлестал бы себе все бока. Выкурил, конечно, пачку сигарет. Боится, что его план провалится, и вместо поздравлений придётся принимать колотушки.
Я ничего против Андрея не имею — многим ему обязана. Но выпендрёжных мужиков всегда недолюбливала. У меня от них элементарно болит голова — как от ярких файеров и громкой музыки. Мне нравятся интеллигентные, воспитанные, выдержанные. Я это поняла окончательно, когда увидела в офисе агентства нотариуса Николаева — тогда ещё холостого. Глупенький он — не увидел самой верной тропки, забрёл в болото. Но я тогда с пузом ходила, и не могла его соблазнить…
Мы уже начали беспокоиться, потому что в начале четвёртого бандиты не приехали. Отка долго спала, и в любую минуту могла расплакаться. От площади Свободной России Саша развернул коляску обратно. Он тоже устал — на лице выпустили капли пота.
Здесь на меня всегда нападала тоска. Сегодня она получилась сладкая, мятная. Сердце трепыхнулось — словно по нему ударили кулаком. Я так хорошо знала этот Дом изнутри! Представляла, как сияют сейчас чисто вымытые сплошные стёкла, и тёплые жёлтые квадраты ложатся на ковровые дорожки коридоров! И, как тогда, открывается с высоты панорама Москвы. Изгибается река, и копошится людской муравейник на Новом Арбате. И несётся по набережной поток машин — как тогда…