— А чего здесь непонятного? Ты якобы находишь собаку дочери полковника Ронина, а потом становишься её подругой. Разумеется, завершать дело будет другой человек. Но твоя задача — подготовить акцию.
Я задрожала под халатом, поняв, что приказ переадресуется мне. Шеф считает, что жажда мести за мать позволит мне переступить через закон, через инстинкт самосохранения. Саша Николаев не видел тех ужасов, а я видела. И должна отомстить одному из убийц, хоть он практически неуязвим.
— Если же всё пойдёт хорошо, ты и сама сможешь сделать это…
— Что?! — в смятении спросила я.
— Ну, капнешь в бокал, в рюмку, тарелку… Куда будет удобно. И всё, порядок. Полковник покончит с собой. Застрелится, например. И комар носа не подточит. Лучше всего использовать именно это средство — чтобы пострадал один Ронин. Теперь главная задача — чтобы привести приговор в исполнение в октябрьские дни. Сашок, конечно, сказал бы целую речь, взывая к совести и милосердию. Но, повторяю, не ему так говорить! Сашок называет всё это бессудной расправой. А я отвечаю: «Что посеешь, то и пожнёшь». Не надо было расправляться с нами тогда. Понимаешь?
— Понимаю. И тоже не могу осуждать — сама грешна.
Я вспомнила тех четверых, которых лишила жизни. И оба раза именно Озирский помог мне скрыться, уцелеть.
— Нельзя требовать соблюдения законности там, где она и не ночевала, — продолжал шеф. — Я вот вчера узнал ещё одну жуткую историю. Девчонка день рождения справляла. Стала цветы в вазу ставить, на подоконнике, и ей снайпер прямо в лоб выстрелил. Окна выходили на улицу Красная Пресня. Ровно восемнадцать лет прожила студентка. И — прямо при гостях…
— Ровесница моя, — всхлипнула я, вытирая лицо рукавом халата. Носовой платок опять куда-то подевался.
— Вот именно! Верно мыслишь. Это не только её трагедия, но и твоя тоже. Так что усвой навсегда: существуют «они», и существуем «мы». Если каждый мститель начнёт искать именно того, кто виноват лично перед ним, мы ничего не добьёмся. Много воды утечёт, и всё быльём порастёт. Любой защитник Конституции обязан рассчитаться с любым карателем, где бы они ни встретились. Должен только представиться удобный случай. Мы давали такую клятву. Помнишь?
— Помню. — У меня пересохло в горле. — Но Саша тогда не клялся.
— А я не ему и напоминаю, — усмехнулся Озирский.
Я понимала, что не смогу пойти на такое задание. И в то же время буду последней сволочью, если отвечу Андрею отказом.
— Обещание беспрекословно повиноваться хранишь в сердце? — сквозь зубы спросил Андрей. — Или освежить?…
— Нет, я не забыла. — В тексте клятвы не было никаких оговорок и исключений.