Добавил чуть лимонной кислоты, чтобы убыстрить приготовление раствора. Приготовил фильтр. Без фильтра нельзя – шлаки из раствора нельзя вводить в вену. Почти все использовали сигаретный, он служил неплохо. Фран распустил фильтр одной сигареты в полоску, скатал в шарик и пропустил сквозь него раствор.
Вынул шприц, облизал иглу, на случай, если к ней прилипло что-нибудь в кармане, и пристроил ее на приборной панели. Протер себе предплечье одноразовой салфеткой для рук и оставил ее на коленях, чтобы потом еще протереть ею же иглу. Вытащил из кармана презерватив и, растянув, перевязал им руку выше локтя. Поработал кулаком, чтобы набухла вена; она обозначилась, стали видны следы прежних инъекций. Скоро будут еще и еще.
Фран проверил: да, вена, не артерия. Ввел иглу двумя сантиметрами выше предыдущего укола, направляя ее в сторону сердца, чтобы препарат скорее разошелся по организму. Он еще успел вынуть из вены шприц и снять пережимавший руку презерватив, бросив их на приборную доску. Протереть салфеткой место укола уже не мог: на сознание спустились сумерки.
Благословенные сумерки.
Сухое щелканье заряжаемого ружья и нервные смешки трех цыганских мальчиков на крыше одной из полуразвалившихся многоэтажек в Барранкильяс сменились яростным спором, кому первому стрелять. Дискуссия прекратилась, когда старший, как и положено, властно взял оружие и одним жестом заставил молчать остальных. Те послушно отошли, а он оперся локтями о нагретую солнцем шиферную крышу и взял в прицел голову торчка, сидящего в брошенном грузовичке. На губах наркоши была неуверенная улыбка. Казалось, он видит что-то прекрасное и боится, что оно вдруг исчезнет. Ну, недолго ему осталось грезить.
– Саенара, бэби.
Цыган выстрелил.
На звук выстрела в округе никто не отреагировал. За исключением единственного человека: Фран выпал из кабины грузовичка, схватившись руками за горло. Мальчик промазал на несколько сантиметров, и часть дроби попала в кадык; было бы хуже, если бы не промазал и заряд угодил в глазное яблоко. Франу, однако, в тот момент было не до рассуждений.
Второй выстрел оказался менее точен и ударил по металлическому корпусу грузовика со страшным грохотом. Фран рванул от грузовичка не хуже, чем люди в репортажах об обстрелах в Боснии. Дробины жалились.
Фран пересек железную дорогу, опоясывающую квартал, прижимая рукав свитера к кровоточащему горлу, со злыми слезами на глазах. Рану жгло огнем. Завтра будет черно-красная мокнущая язва. К боли присоединялось унижение. Любой цыганский сопляк с пневматическим ружьем может сделать с тобой что угодно! И рассказать никому нельзя, не сообщив о наркотиках. Каждый удивится: как же они сумели выстрелить и как ты позволил? И почему не сказал их родителям? Или учителям в школе?