Обычно галеоны ночью не ходили, и команда "Шпицрутена" отдыхала. Ветер стих. Корабль, не шелохнувшись, покоился на зеркальной глади лагуны. Тропические звезды во главе со знаменитым Южным Крестом отражались на глянцево-черной поверхности океана; изредка из глубины в поисках лучшей жизни вырывалась стайка летучих рыбок и, тихо скользнув в воздухе, без следа исчезала в мерцающих водах Карибского моря.
- И вот, братцы, - рассказывал Бутеноп, уютно расположившись на полубаке в окружении двух-трех десятков матросов, так же, как он, не могущих заснуть от тропической духоты. - И вот, братцы, акул этих перевидал я на своем веку видимо-невидимо! Да. Тоже вот в Ла-Манше случилась со мной оказия одна, - он пыхнул трубочкой, выпустил вонючий клуб дыма и продолжал. - Помните, полевали мы тогда белого кита. Знатная рыба, знаменитая! Теперь порода эта в редкость. А энтот попался пудов тыщ сорок! Верно? Васька-то сдуру на рожон попер, а с этим зверем хитростью надобно, вот как я. В вороньем гнезде, братцы, много не усидишь, а я четыре дня усидел, зло копил. Нужду под себя справлял! - Бутеноп ударил себя в грудь кулаком, отчего "Шпицрутен" покачнулся и пустил легкую волну. Молодые матросы переглянулись, подталкивая друг друга.
- Ну, - продолжал он, - сапог не снимавши сижу это я и выжидаю, - Бутеноп снова выпустил громадный клуб дыма и замолчал.
- Ну а дальше-то что, Акакий Ананьич? - нетерпеливо спросил кто-то из матросов-первогодков.
- Так вот я и говорю, - неторопливо продолжал Бутеноп, - салаги вы еще! Попробовали бы попреть четыре дня в одних сапогах! И когда это я кинулся на кита!
- Свалился, - нахально поправил его чей-то голос.
- Так вот, когда я кинулся на кита, - железным голосом продолжал Бутеноп, - тот, натурально, пасть раскрыл - со страху, видать - и я туда со всего размаху до самой печенки.
- Ну, так уж до печенки! - засомневался тот же голос.
- Ну, до желудка, кто их, тварей этих, разберет, - махнул рукой Бутеноп. - Конечно, темень, вонища, а я не теряюсь. Чую, закрыл он мурло, дышать хуже стало. Сел я. Сымаю сапоги - все равно, думаю, погибать, пущай хоть ноги отдохнут. Бодрости, правда, не теряю, осенил себя крестным знамением, сижу. Жду костлявую. Кит мой в глубину пошел - это я понял, уши заложило. А от портянок моих дух - хоть топор вешай, все запахи китовые перешибло. Думаю, что ж сидеть-то? Хоть перед смертью душу отведу. Поковырял я его кое-где ножичком. Тот, натурально, взбеленился. Я - то вверх ногами, то боком, однако ножичком сую. Чую, вверх пошли. Тут воздухом пахнуло. А дальше, братцы, вы сами видали, - и Бутеноп многозначительно замолчал.