Я продолжала нервничать, принимая душ. Я даже не могла побрить ноги, потому что у меня тряслись руки, а что прикажете мне делать с этими волосами? Когда дело доходит до этого, у всех парней разные вкусы. Я прочитала обо всем этом в журнале, который стащила в вестибюле в больнице.
Горячая вода стекала по моим закрытым глазам, и я задержала дыхание, пытаясь вспомнить тот разговор с мамой. Тогда, сразу после Рождества, в Чикаго было холодно.
***
— Что ты читаешь? — спросила она слабым голосом. Я сидела на подоконнике, используя для чтения уличное освещение. Я не хотела ее разбудить, поэтому не включала свет. Я хотела, чтобы она отдохнула от рака. Ее тело тоже не могло справиться с почечной недостаточностью. Даже в семнадцать лет я знала об этом. К тому времени я узнала достаточно, чтобы пройти подготовительные курсы для поступления в медколледж.
— Cosmopolitan.
— Ты не можешь это читать. Он для взрослых.
— Ты когда-нибудь брила там?
— Что? Такое ты у меня тоже не можешь спрашивать.
— Ладно, у кого ты предлагаешь мне спрашивать о таких вещах? — спросила я, подходя к ней. Игривый тон испарился, когда я присела рядом с ней на кровать. Она взяла мою руку своей костлявой, холодной рукой.
— Можешь спрашивать у любого, с кем тебе комфортно общаться. Может у жены твоего отца.
— Мам. Перестань.
— Ребенок, ты такая упертая.
— Нет, я не такая. Я ходила к нему. Ты звонила ему. Он не хочет иметь ничего общего со мной.
— Микки, это было два года назад. Мы же можем попытаться еще раз? Пожалуйста.
— Пойду, найду чего-нибудь перекусить. Ты хочешь чего-нибудь?
— Ладно, ладно. Подожди. Присядь.
— Нет, если бы собираешься быть серьезной.
— Мы должны быть серьезными, Микки.
— Как вы себя чувствуете, Виктория? — спросила медсестра со второй смены, войдя в палату. Она мне нравилась. Джиллиан была там самой милой медсестрой. Она никогда не грубила, и не была злобной, как некоторые другие медсестры.
— Вы бреете свою киску? — спросила моя мама. Я посмотрела на шокированное лицо Джиллиан, а затем снова на свою маму. Мои губы расплылись в улыбке, и мы обе просто покатились со смеху.
— Я переведу вас наверх на седьмой этаж. Тебя тоже, Микки. Что это за вопрос? — улыбаясь, спросила она, пока держала два пальца на очень худом, крохотном запястье моей мамы.
Я показала журнал, и ее голова дернулась в том же направлении.
— В этой статье говорится, что бритье – это сексуально.
— Думаю, это возможно. Зависит от парня.
— А у тебя там есть волосы? — спросила я. Моя мама улыбнулась странной улыбкой. Тогда я не поняла ее, но с Пи я научилась много улыбаться. Та улыбка была ее моментом гордости, так я улыбалась, когда Пи училась чему-то новому. Моя мама была счастлива, что я болтала с ней о девчачьем. Может быть ей не очень удобно было отвечать на некоторые вопросы, но в тот день она была рада за Джиллиан.