Однако некоторые перемены в отправлении религиозных культов стали также следствием того, что специалисты-богословы объединялись в крупные группы государственного масштаба, а не вербовались на месте на основе личных качеств. Приоритет абстрактных богов перед местными предками и заменившее договор с этими предками понятие спасения души обязаны своим появлением не столько письменности как таковой, сколько ее применению организованными группами поставщиков религиозных услуг. Эти два фактора – письменность и сложные политические образования – естественным образом переплетаются, поскольку письменность как технология коллективная не могла развиться вне сложных обществ.
Но, возможно, еще более важным (и в любом случае легче разрешимым), чем вопрос о истоках, является вопрос о последствиях возникновения письменной религии. Из приведенных выше выкладок может сложиться ошибочное впечатление, что в человеческой истории имелся конкретный момент, когда религия из прерогативы местных специалистов стала делом организованного объединения богословов, когда представления о местных богах и духах сменились более абстрактными и связными версиями и когда смерть стала восприниматься через призму спасения. Именно так зачастую пытаются представить дело сами религиозные институты – четко разграничить до и после своего появления. В действительности все гораздо сложнее.
Мираж теологической корректности
Какую бы огромную власть ни обретали религиозные гильдии с помощью политических средств и широкого распространения своих доктрин, всегда остаются нестандартные верования и практики, которые «не вписываются». Например, многие индуистские богословы противопоставляют так называемые шастры – учения и практики, определяющие индуизм – лаукик, или местным, народным, контекстуальным вариациям. Шастры носят универсальный характер и применимы везде независимо от времени и места, это типичное для ученой религиозной группы утверждение.[137]
Доктрина всегда искажается или дополняется. То же явление мы наблюдаем и в буддизме, где проповедников возмущают многочисленные языческие практики, которые они вынуждены наблюдать, терпеть, а иногда и участвовать в них против собственной воли. История раннего христианства также была полна конфликтов между еще не окрепшей церковью, пользовавшейся существенной политической поддержкой, и полчищем местных культов, которые так или иначе отклонялись от основной доктрины. Причем именно с ней поначалу было труднее всего определиться. Ее основы закладывались не в ученом сообществе, они рождались в мессианском революционном движении, в свободном объединении различных групп, предлагавших разные толкования не особенно схожих богооткровенных текстов. Когда движение оформилось в организованную религиозную гильдию, обладавшую большим политическим влиянием, началась сложная борьба между политическими фракциями, которые отождествляли себя с этими разными интерпретациями Божественного откровения и нравственных норм. Отсюда длинная череда соборов, призванных раз и навсегда заложить прочный фундамент доктрины и тем самым четко разделить всех на своих и чужих.