— А… ну это совсем другое дело, — Вольф натянул на сухой поджарый торс свежую майку. — А чего он от нас то хочет, этот Шульц?
— Я ему днем, когда он звонил в первый раз, сказал, что мы, наверное, задержимся на день другой в этих краях. Ну вот он и спрашивает, нет ли желания присоединиться, поучаствовать в акции… Да хотя бы в роли наблюдателей.
— Ага, понял. — задумчиво произнес Вольф. — Мы ж ему децал бабок отщипнули… Хочет показать, что на него можно расcчитывать.
— Ну да. И заодно, как я понимаю, местные какие то свои проблемы хотят порешать… Несколько наших «энэсовцев», земляков Шульца, работают в одном из воронежских ЧОПов. У них свои терки с кавказоидами.
— Так, так… А почему — в «роли наблюдателей»?! — Вольф подумал, что не стоит упускать возможности зацепить еще кое что для «отчетности», как он любил шутить в кругу своих, какую нибудь «экшн акцию». — Они со временем уже определились? Что говорит Шульц?
— Назначено на завтрашний вечер. И еще он сказал, что «аргументы» у них припасены с запасом, что ничего с собой брать не нужно.
Вольф выщелкнул из камеры кассету. Положил отснятую пленку в барсетку, а ее саму прикрепил к поясу брюк. Затем вставил в камеру новую непочатую кассету, а саму камеру передал соратнику.
— Вот что, Антон! Давай поступим так. Когда переночуем… на утро еще раз прозвонишь Шульцу! Если не будет отмены, то днем отправитесь к воронежским соратникам: ты, Топор и Паук. Отснимешь там матерьяльчик… желательно, чтоб понатуральней, да? Поедете на «чероки»! Ну а я с двумя остальными товарищами… — он зевнул в кулак.
— Мы прям с утречка попылим в сторону столицы: для участия всей нашей бригады в этой провинциальной акции я как то не вижу резона.
Светило, казалось, навечно зависло в зените; знойное марево, воздух дрожит, плавится от жары.
Пот заливает глаза; веки слипаются, нутро горит, горизонт плывет, качается, состояние на грани обморока…
Отчасти спасало то, что Краснов, его сослуживец Толя Измайлов, — конопатый разбитной парень, воронежский земеля, «комод» из второго взвода — а также еще трое бойцов, занимают позицию в зеленке, в зарослях кустарника, неподалеку от поросшего камышами, сильно обмелевшего из за летней жары ручья. Два часа пополудни, мать его етти. До наступления сумерек, до того известного лишь командованию часа, когда закончится внеплановая проческа восточного сектора Сунженского леса, вполне можно превратиться в кусок вяленой солдатской говядинки. По минимуму, еще пять часов им здесь торчать. Потому что раньше девятнадцати ноль ноль — если не случится форс мажора — отцы командиры не отдадут приказ сниматься «секрет засадам», дабы не дать возможности «духам» выскочить из затягивающегося мешка и перебраться в самый последний момент в одно из окрестных сел.