Судя по деталям отделки, это работа знаменитого французского мастера Жакоба-Демальте. Его изделий и вообще очень немного, а в нашей стране, возможно, есть всего несколько предметов, и ценятся они очень высоко.
— Но эти вещи не из твоей коллекции? — перебил ее Старыгин, почувствовав, что Татьяна села на своего любимого конька и может теперь завести лекцию не на один час.
— Нет, к сожалению, у меня их нет, — вздохнула она. — Хотя я точно знаю, что в дореволюционной описи дворцового имущества упоминался гефидон Жакоба-Демальте. Но ты же представляешь, какие трудные времена пришлось пережить этому дворцу — революцию, военный коммунизм, блокаду… удивительно еще, что хоть какая-то часть дворцовой обстановки уцелела!
— Так что вряд ли мне удастся узнать, куда попали эти вещи, — разочарованно вздохнул Старыгин.
— Подожди-ка… — Татьяна вдруг сорвалась с места и устремилась куда-то в глубину мебельных завалов.
Дмитрий Алексеевич, заинтригованный, последовал за ней.
Татьяна стояла на четвереньках перед письменным столом из карельской березы и один за другим выдвигала его ящики.
— Что это ты тут ищешь? — спросил Старыгин.
— Где же он… — бормотала Татьяна, проверяя содержимое очередного ящика. — Был здесь… куда же он запропастился… ах, ну да, вот он! — И она горделиво протянула Старыгину толстую тетрадь в черной коленкоровой обложке.
— Что это такое? — спросил Дмитрий Алексеевич, бережно взяв тетрадь в руки.
— Это дневник Кузьмы Никодимовича, дворецкого последнего владельца этого дворца, графа Павла Шувалова.
— Впервые слышу, чтобы дворецкий вел дневник! — удивился Старыгин.
— Кузьма Никодимович был человек не простой, начитанный и грамотный! — добавила Татьяна. — Сам он был из староверов, с самим Львом Толстым в переписке состоял! После революции он остался во дворце и стал фактическим хранителем коллекции.
— Удивительно, что его не расстреляли! — проговорил Старыгин, перелистывая тетрадь. — Ведь в восемнадцатом году попытки скрыть что-то от «революционного народа» очень даже запросто могли стоить ему головы.
— Кузьма Никодимович, как я уже сказала, был человек не простой. Он умудрился раздобыть охранную грамоту за подписью самого Луначарского и отпугивал этой бумагой всякие комитеты и комиссии. А для простых грабителей у него имелось двуствольное охотничье ружье графа, заряженное крупной дробью.
— Крепкий старичок! — с уважением проговорил Дмитрий Алексеевич. — Тем более интересно, что он здесь записал! — И Старыгин углубился в чтение тетради.
«…Третье февраля восемнадцатого года. Сегодня после всенощной заявились во дворец какие-то господа матросы, все в пулеметных лентах. У одного на шее дамская лисья горжетка, другой носит вместо пенсне дамский же театральный перламутровый бинокль на шелковом шнурке. Потребовали царских мебелей. Желаем, сказали, с нашими