— Помните год назад вечер Коротича? Как мы его размазали? Это мы сделали, а не Сычев. Сычев сидел наверху, и ему все приписали, а он, подонок, не отказывается. Он тоже не совсем психически, — говорил Осташвили.
Что касается организации, то с момента нахождения в месте заключения Смирнова-Осташвили резко упала активность СНПП «Память». Практически лишь один из его соратников и последователей начал издавать газету «Русский клич» (после третьего выпуска издание больше в свет не выходило). А с лета 1991 года деятельность СНПП «Память» прекратилась, хотя объявления о самороспуске организации не последовало.
Александр Штильмарк в завершение интервью сказал:
— Это была, конечно, провокация против национального движения, и Костя на нее поддался. Причем Костя вел себя на суде так безобразно, что сам себе два года пришил. Во-первых, он не являлся на суды. Во-вторых, он вел себя там как хам. Но то, что его убили — а его убили, — конечно, жаль. Убили, видно, те, кто не мог сказать правду. Я абсолютно уверен, что он знал правду о том, кто его туда привел, кто его толкал, кто все это сделал и кто ему обещал безопасность. И он наверняка пришел бы: «Ребята, а где же безопасность? Вы же меня бросили!»
Костю Осташвили никто не любил. Его поймали на гордости. Он гордый был очень, а когда человек гордый, его легко поймать на всякую провокацию. Он очень хотел прославиться. Его встречали с цветами в суде, и в итоге он получил то, что хотел. Но он не понял, что на самом деле все очень серьезно и, когда он все это выполнит, он уже будет никому не нужен, его выбросят как отработанный материал. Мне лично его жаль, — подытожил Штильмарк.
Я специально в начале главы сравнил Константина Смирнова-Осташвили с Валерией Новодворской. Они не только являлись символами эпохи, но и тогда, во время перестройки эти два антипода выступали на одних и тех же митингах. А Валерия Ильинична писала гневные письма, требуя освободить Осташвили.
«В 80-х, — пишет Александр Титов, — каждый москвич имел возможность лицезреть шумную и страстную политическую тусовку на Пушкинской площади. Ближе к вечеру тут скапливался народ и начинались бесконечные разговоры, перепалки, обсуждения, выступления. Демократы, социалисты, наконец, «памятники» Осташвили — все они без конца толклись на пятачке у фонтана и произносили речи то о сталинских ужасах, то о зловещих тайнах ритуальных убийств в советском Киеве. Этот московский Гайд-парк просуществовал совсем недолго, вплоть до появления в этом районе ресторана «Макдоналдс» вместе с большими, чем в Мавзолей, очередями. Но до тех пор, пока уголок оратора функционировал, двумя главными действующими персонажами ежевечерних сборищ оставались ныне покойный Осташвили, представлявший отдельную от Васильева «Память», и Новодворская, возглавлявшая тогда еще экзотический «Демократический союз». Частенько на крохотном пятачке одновременно проходили сразу два митинга — «Память» и «Демсоюз» терлись боками. Оснащенные мегафонами ораторы старались перекричать друг друга, производя немыслимый плохо различаемый шум.