— В остальном это мало чем отличается от дрессировки, — говорил между тем Климмер. — Правда, зверя в случае неудачи наказывают, у нас же никаких наказаний, только поощрения, мы гуманны — все-таки у нас человеческий материал. За всю историю Городка ни один из моих парней не получил ни одного удара…
— Оно и понятно, — насмешливо перебил Тхор, — ведь они не чувствуют боли, не знают чувства самосохранения.
— Разумеется, разумеется, и поэтому тоже, но главное — гуманность. Уверяю вас, господин Тхор, им совсем неплохо живется, а главное, беззаботно. Вот бы нам с вами, — и он захихикал.
Они уже прошли изрядное расстояние, а все тянулись одинаковые серые казармы, серые заборы, серые улицы. Изредка попадалась идущая навстречу десятка «стриженых» во главе с капралом — круглые, бездумные, стертые лица.
— А капралы, доктор Климмер? Они что, оттуда? — Он кивнул за стену Городка.
— Нет, и капралы свои, так сказать, местного производства. Это моя первая партия, первенцы, — не без гордости объявил Климмер. — Но капрал в десятки раз дороже «стриженого», его нужно учить, воспитывать. Кстати, когда мы говорим о ценности человеческой жизни там, — он махнул рукой в сторону Стены, — мы имеем в виду главным образом обучение, воспитание; вырастить же человека, просто вырастить — это лишь немногим дороже, чем откормить свинью.
Тхора покоробило; его вообще коробили простодушные переходы этого ученого от гуманистических сентенций к «человеческому материалу»; почему-то вспомнились дети — два сына, студент и школьник; во сколько же обошлось их воспитание? Впрочем, сам он их воспитанием никогда не занимался, это делали другие, он лишь платил. «Здесь в обнаженном виде повторяется весь скрытый цинизм нашей жизни», — подумалось Тхору.
— Слушайте, доктор, какого черта вы меня водите по полигону? Слава богу, казармы для меня не новость. Где же ваш научный центр, лаборатории, опытные установки? Где все это?
— А вот мы и пришли как раз, — сказал коротышка Климмер, и Тхор впервые уловил в его голосе акцент, кажется, немецкий. Сколько же ему, этому «ученому»? Уж никак не меньше семидесяти, а держится молодцом. Неужели за столько лет не мог избавиться от акцента?
Это было круглое приземистое здание, как и все здесь, без окон. В бронированной двери — прорезь автомата. Климмер сунул Тхору фигурный жетон.
— Автомат-часовой. Педант, знаете ли. Хоть лопни, на один жетон двоих не пропустит. Прошу вас, господин Тхор.
Большой зал был ярко освещен и совершенно пуст, если не считать круглой площадочки с перильцами и крохотным пультом. Они встали на эту площадку, и Климмер набрал на клавиатуре пульта какой-то сложный шифр; пол ушел из-под ног, они поплыли вниз, окруженные темнотой. Едва площадка остановилась, вспыхнул мертвенный фиолетовый свет; Тхору почудился отдаленный детский плач.