Ничьи дети (Лапин) - страница 95

— Здравствуй, Солнце!

Через полгода, проведенные в санатории на Адриатике, в якутской тайге, в театрах Москвы и Парижа, в прогулках с сыном и встречах с друзьями, он отправился в Первую Комплексную экспедицию на Плутон.

На прощание Игорь сказал:

— Мама с тобою так и не поговорила. Она очень переживала, когда ты болел. Но, по-моему, между вами все кончено.

Игоря давно терзал предстоящий разговор, и все-таки он решился. Молодец! По-мальчишески жестоко, зато по-мужски прямо. И честно. Таким он и хотел видеть сына.

— Да, я это понял. Что ж, сынок… Пусть будет, как ей лучше. Я не осуждаю маму. Она свободный человек. И она… редкий человек. Береги ее.

Когда он шел по космодрому к лайнеру «Земля-Марс», из толпы провожающих долго еще махал ему вслед вытянувшийся, ростом почти догнавший отца и как две капли воды похожий на него Игорь, а рядом стоял седой, смуглолицый, смахивающий на старого нахохлившегося орла капитан в отставке Ларри Ларк. В последнее время они стали большими друзьями.

Руно Гай скупо улыбнулся.

Впереди его ждал Плутон, полный загадок, опасности, риска. Он опять будет жать насыщенной, счастливой жизнью.

И не беда, что он, если уж совсем честно, выбрал Плутон, чтобы быть подальше от Норы.

Он стремился на самый край света. На край света, который с каждым годом отодвигается все дальше.

Который ты сам, друг мой Руно, отодвигаешь все дальше и дальше. Что ж, все правильно: это любовь, аккумулированная в тебе, вселенская сила любви раздвигает пределы мира!

Все правильно. Жизнь продолжается. И продолжается она под счастливой звездой!

На литературный вечер в Политехнический он попал случайно. Бродил, бродил по Москве, раздумывая, как бы поудачнее убить слишком длинное в чужом городе воскресенье, и вдруг неожиданно для себя оказался в этом зале. Он никогда не испытывал особой тяги к литературной эстраде, и будь он суеверен, мог бы сказать впоследствии: «рука судьбы», потому что случайная встреча в этот случайный вечер круто развернула всю его жизнь. Но Владимир Кочин не был суеверен.

В первом отделении выступали поэты. Это были, правда, не самые громкие имена, но ребята старались вовсю, до пота, засучив рукава, и Кочину вспомнилось, что именно здесь, в этом самом зале, раздавался когда-то голос Маяковского. Два часа пролетели незаметно. Однако во втором отделении Кочин затосковал. Маленький одутловатый человечек в тяжелых очках читал главу из нового романа. Это был интересный и своеобразный писатель, но после фейерверка поэтических образов проза просто не воспринималась. К тому же отвлекала плешивая голова автора, как нарочно нацеленная в зал матово поблескивающей макушкой. Людям, сидящим перед сценой, подавай на что-то смотреть, а здесь смотреть было совершенно не на что, и люди вежливо зевали.