Довольно было оглядеться вокруг, чтобы понять: положение наше – хуже некуда. Большинство моряков, и я в том числе, были очень слабы, дурно пахли, с наших обожженных солнцем лиц лоскутами слезала кожа. Некоторых – Джона Холлетта и Питера Линклеттера, к примеру, – пришлось на двадцать четыре часа освободить от гребли, до того они были плохи. Ранее меня и самого освобождали на пару дней от двух смен, и, надо сказать, я загадочным образом набирался при этом сил.
– Что нас ждет, капитан? – спросил я, надеясь услышать хоть что-нибудь утешительное.
– Спасение и долгая жизнь, мастер Тернстайл, – с полуулыбкой ответил капитан. – Спасение и долгая жизнь.
Худший из всех пережитых нами до сих пор дней. Дождь зарядил с рассвета и хлестал до темноты, тяжкие полотнища воды рушились на нас – такие, что, вытянув перед собой руки, мы едва видели их. О том, чтобы вести баркас в сторону Новой Голландии – нашей, как говорил капитан, цели, – и думать было нечего, мы просто делали все посильное, чтобы держаться на плаву. Даже те, кто последние несколько дней валялся в бреду, ухитрились подняться и пригоршнями вычерпывали из баркаса воду, ибо над нами нависла опасность пойти ко дну. Никогда еще не ощущал я с такой остротой безумие всей нашей затеи. Казалось, шторм несет на нас дождь со всех сторон сразу, и все же мы опускали ладони ко дну баркаса, сцепляли пальцы, образуя подобие чаши, способной вместить немного воды, и выплескивали ее за борт, и ветер подхватывал ее на лету и отправлял прямиком в наши глаза и рты. Все это было кошмарной игрой, сражением между людьми и природой, в котором мы пытались избегнуть уничтожения. В какой-то миг ветер сбил меня с ног, ударив спиной о борт, мотало нас до того, что я почувствовал: довольно откинуть голову назад – и она уйдет под воду Тихого океана, да так на долю секунды и сделал. Под водой было тихо, я открыл глаза и представил себе, как легко было бы отправить в нее все мое тело и не бороться больше, не плыть, но тонуть, опускаться на дно, умирать. Здесь же нет ничего, кроме полного покоя, и, клянусь, он манил меня нечестивым отдохновением.
Чья-то рука выдернула меня из этого безумия и опустила на дно баркаса, и я немедля принялся снова вычерпывать воду. Кому эта рука принадлежала, не знаю, возможности различать лица и голоса попросту не существовало, но хозяин ее несомненно решил, что я окончательно сломлен и сейчас утону. Конечно, он спас меня, однако я все еще пребывал не на этом свете. Миг-другой покоя – вот все, что мне требовалось, тогда я пришел бы в себя.