– Эй, Убош, – распорядился громко. – Ражвяжы ему руки.
Коренастый мутант приблизился к Тиму и, взяв его за локоть, помог подняться с пола. После чего зашел за спину и разрезал веревки на запястьях. Тим тут же вытянул руки перед собой и начал их разминать. Неожиданно ему в голову пришла мысль, которую он чистосердечно озвучил:
– А зачем вы мне связали руки? Ведь я же свой?
Он смотрел на Бужыра. Но вождь, приоткрыв рот, не стал отвечать, а почему‑то уставился на шама.
– Э‑э, – протянул Пуго. – Тебе связали руки?.. А! Так ты же того, буйный был от беспамятства. Вот и пришлось тебя связать, чтобы ты сам себя не покалечил. Понимаешь?
Тим кивнул. Простые объяснения шама постепенно приводили окружающий мир в порядок. И Тим с каждой минутой обретал все большую уверенность.
– У тебя как, Тим, голова – не кружится? – с почти отеческой заботой спросил Пуго.
– Нет, – сказал Тим. – Я в порядке.
– Он в порядке, – продублировал шам, глядя на вождя.
– Дай ему палку, Шуб, – велел Бужыр.
Только сейчас Тим обратил внимание на то, что Шуб, стоявший поодаль, держит в каждой руке по толстому дрыну. Услышав команду вождя, мутант сделал шаг вперед. Но не стал приближаться к Тиму, а небрежно швырнул одну из палок в его сторону.
Тим среагировал моментально – вздернул руку и поймал дрын на лету. И сразу же перехватил его в ладони, прилаживаясь поудобнее. Он выполнял все движения автоматически, ни на секунду не замешкавшись. Хотя Тим и не помнил в этот момент о том, как часами сражался на палках со своими сверстниками в Капитолии, но помнило его тело и само знало, что делать.
Пока Тим ощупывал палку – а это была настоящая дубинка с концом, обтесанным под рукоятку, – Пуго довольно взглянул на Бужыра. И подмигнул верхним глазом: мол, а я что тебе говорил? Вождь в ответ подмигивать не стал, так как не имел век, но кивнул. И тут же выкрикнул:
– Шуб, давай! Тим, обороняйша!
Едва он это выкрикнул, как Шуб со всей прыти бросился на Тима. Он очень старался, потому что хотел исправиться перед Бужыром за допущенную вчера оплошность. Ерундовую, в общем‑то, оплошность. Да и не оплошность вовсе – подумаешь, треснул хомо по башке шестопером. Откуда ж было знать, что у хомо такая слабая голова, и он в итоге едва не окочурится?
В результате Шуб опять оказался крайним, схлопотав оплеуху от Убоша и два пинка от Бужыра. И всю ночь провел голодным, потому что за ужином получил от Убоша всего одну лапку сухопутного осьминога, к тому же, изрядно обглоданную перед этим самим Убошем. Разве это жизнь, когда доедаешь чужие объедки?