10.15–14.28
За окном медленно проползали белые от снега поля, полуразрушенные, словно так и не восстановленные после войны, товарные станции, по трассе лениво двигались маленькие автомобильчики.
Клавдия с тоской смотрела на проплывающий мимо унылый пейзаж и в глубине души благодарила Бога за то, что живет в столице, а не где-нибудь в провинции. Ирина сидела рядом и что-то чертила карандашом в тетрадке.
— Что ты рисуешь? — поинтересовалась Дежкина.
— Связи, — коротко ответила Калашникова.
— Что? — Клавдия не поняла.
— Связи. — Ирина оторвала взгляд от тетради и посмотрела на Клавдию. — Кто с кем был связан и по какому делу. Чаще всего человек, на котором все замыкается, и оказывается виноватым.
— Чушь какая! — Клавдия громко засмеялась, заставив весь вагон на нее посмотреть.
— Почему это чушь? — обиделась Калашникова.
— Потому что так только в дешевых детективах бывает. Ладно, покажи, что у тебя получается.
— Вот. — Ирина протянула ей тетрадь. — Все почти замыкается на Василюке. И Шилкина, и Корытов, и Шаповалов, и Вальдберг. Тот, молодой, неопознанный, на Вальдберге замыкается.
— Так-так, объясни. — Клавдия придвинулась поближе.
— Смотрите сами: Шилкина и Вальдберг вместе Василюком работали. У Вальдберга с Шилкиной, как мы знаем, были, скажем так, более тесные отношения, чем просто у коллег по работе. А с Василюком они дружили. Могли они втроем сговориться на преступление?
— Могли.
— С Шаповаловым и с Корытовым Василюк тоже связан.
— Каким, интересно, образом? — Дежкина внимательно слушала рассуждения Калашниковой.
— Я сначала тоже никакой связи не видела. А потом подняла дело Василюка. Вчера, пока вы гулять ходили. И заметила одну любопытную деталь. Шаповалов сидел с шестьдесят шестого года по семьдесят второй в колонии строгого режима при шестом горнодобывающем главке. Потом устроился в артель старателей при той же конторе. Корытов сидел с шестьдесят девятого по семьдесят четвертый. В том же лагере. Потом год мыл золото и вернулся в Москву.
— Это я и сама тебе сказала. А Василюк?
— А Василюк сидел с пятьдесят второго по пятьдесят девятый год в том же самом лагере, что и Шаповалов.
— Ну и что? Шаповалов сел на целых шесть лет позже, чем Василюк освободился.
— Правильно! — радостно воскликнула Ирина. — Но на работу в Москве он устроился только в шестьдесят девятом. Я копнула и выяснила, что приехал он в Москву и прописался тоже только в шестьдесят девятом. А это значит, что десять лет он еще оставался на Колыме. И знаете, что он там делал?
— Мыл золото? — наугад сказала Дежкина.