Как ни тяжело было, а все-таки выдюжили.
Когда я похоронку на сыновей получила, так думала, что помру с горя. По привычке работала и работала, а потом думаю, у других матерей сыновья все воюют и им-то труд мой нужен. Так вот и пересилила свое горе.
Растишь, растишь детей, а потом, бывает, их всю жизнь оплакиваешь. Как со старшим Колькой-то я мучилась. Муж весной и летом в разъездах был, а я с четырьмя ребятишками управлялась. Бывало, приду с работы, а в доме настоящий содом: дерутся, балуются — пыль коромыслом стоит. Ольга постарше была, так она помогала, а то хоть криком кричи от этих ребят. Может, оттого она здоровьем была слаба, что с раннего детства на ней все хозяйство лежало. Она и за коровой следила, за поросятами и за ребятишками.
Когда Колька подрос, то спутался с хулиганистым парнем, которого Бердяном все звали. Тот на станции, по ночам, у пассажиров вещи крал. Ловили его, били до полусмерти, а он своей затеи не бросал. Потом драки у нас в деревне все время устраивал. Мне когда ребята сказали, что Колька с Бердяном якшается, так сердце оборвалось, думаю, не доведет до добра эта дружба, загибнет мой парень.
Раз как-то прибегают ко мне на работу малые ребятишки и говорят: «Теть Шура, а теть Шура, ваш Колька с Бердяном вместе в драку ввязался, и тот вашего Кольку подучает ножом садануть кого-то». Бросила я все и побежала. Прибегаю, а они там дерутся вовсю, в кровище все — жуть смотреть. Я вцепилась в Кольку и домой тащу его, а он ни в какую, говорит, мол, меня все трусом будут считать, если я уйду. Тут, спасибо, бабы набежали, драку растащили. В кармане у Кольки, правда, нож был, я нащупала его. Бог его знает, так он его носил, для острастки, или впрямь садануть кого-то хотел.
Маленький он был жалостливый. Когда подрос, больно отчаянный стал, лез везде на рожон. Помню, когда я дояркой работала, то нам на ферму привезли хорошие доски на новые полы. Ночами доярки их по очереди караулили. Тогда с досками трудно было. Лесу много, а доску не достать.
Одна я боялась идти дежурить, муж, как всегда, в разъезде был, вот Колька и говорит: «Мам, давай я с тобой пойду, ты не бойся, я тебя никому в обиду не дам». Тогда ему было лет десять всего.
Вот и пошли мы с ним доски сторожить. Ночь выдалась темная, прохладная. Сели мы на телегу с сеном, которая стояла рядом с досками, пригрелись, да и задремали. Открыла я глаза и вижу: какой-то мужчина на подводу наши доски грузит. Заголосила, кинулась к нему, а он меня кулачищем как ахнет, — я с ног. Тут Колька вцепился в руку мужику и кусает. Тот бросил меня бить да давай его. Ну, а потом на телегу, хлестанул лошадь и с досками ходу. Кой люди подоспели, а его и след простыл. Пришлось мне потом в синяках ходить и за украденные доски платить.