— И впрямь, чего нюни-то распускать. Деревня от меня не уйдет, коли на то пошло. — Бесцветов смеется глухо, утробно, будто вовсе не смеется, а кашляет от неудачной затяжки сигаретой.
— Чего ты? — спрашивает Олег Лукич и тоже тихо смеется.
— Смешно. Полчаса назад на душе так гадко было, хоть возвращай тебе деньги и все тут.
— Деньги поздно возвертать, плакаться тоже поздно. Давай-ка по рюмочке…
Выныривает из-за туч луна, виден большущий кусок чистого, слегка голубоватого неба. Опять дохнуло прохладой. Жара качнулась, но никуда не поплыла, все так же стоит, привязанная к домам, деревьям.
Звонко, дробно застрекотал сверчок в кустах сирени.
— К дождю, что ли, духота такая? — спрашивает Олег Лукич.
— Нет, дождю не бывать, — уверенно отвечает Бесцветов. — Тучи высоко, разгонит их.
— Как же без ветра-то?
— Вверху что-то происходит. Мы не чувствуем, а там что-то происходит. В жизни всегда так, — философски заключает Иван Николаевич.
— Я, как и ты, в свои предчувствия верю. Хочу рассказать одну историю, — уверенно, торопясь, словно ему не дадут рассказать, начинает Олег Лукич. — Лет пять назад, я тогда на КРАЗе ходил по зимнику, произошел такой случай. Везли мы стройматериалы на один прииск. Километров триста нужно было по зимнику отмахать. На Чукотке самое страшное — это пурга. Прихватит в дороге, с машиной занесет, потом сутки откапывайся. Тут мороз собачий стоит, ветерок небольшой, то, что нужно. Подъехали к реке, я глянул на лед и сразу почувствовал неладное. Говорю старшому по колонне, мол, я провалюсь. А он: «Ты что, спятил? Все проедут, а ты провалишься?» Я говорю, мол, чувствую это. Он меня с моим предчувствием послал в одно место. А у меня так прямо ноги подкашиваются от страха, хоть бросай машину и беги в тундру сломя голову. — Олег Лукич затягивается сигаретой, наливает только себе в рюмку водки, выпивает. Ищет руками закуску, не находит ее, ахает сокрушенно и уходит в дом.
«Так-то он хороший мужик, — думает Иван Николаевич, вглядываясь в кромешную, жаркую темноту. — Поговорить с человеком может, может в его доверие войти. Бесшабашный больно, ни за что не переживает, привык, видно, к большим деньгам».
Олег Лукич появляется на крыльце с тарелкой, садится подле Бесцветова и, дыша ему в лицо, говорит:
— Склероз, приготовил закусь и забыл.
Теперь он наливает водку в обе рюмки. Бутылку и рюмки подносит к лицу, чтобы хоть что-то разглядеть.
— Я еще одну прихватил, — шепчет заговорщицким голосом он. — Баба пока спит, чуть-чуть можно.
— Может, в самом деле много будет? — для приличия сопротивляется Бесцветов, но выпить ему хочется: на душе стало хорошо, раскрепощенно. — Мне рано на автобус вставать.