Мы прилетели в Венецию из Парижа. Я вспомнила нашу разгульную вечеринку в баре на улице Фобур-Сент-Оноре, где мы сидели допоздна — с Гаем и Петриным «немцем» — и, среди прочего, обсуждали мою предстоящую продажу. Ближе к ночи наш разговор неизбежно коснулся последнего образа в моем списке.
— «Юдифь» Густава Климта? — изумленно спросил немец. — Нам всем должно быть страшно.
— Почему? — хихикая, спросила Петра, обнимая его за плечи.
— Мужчина, пойманный в ловушку роковой женщиной, всегда погибает, — ответил он, подмигивая Гаю и проводя рукой по горлу.
— Это всего лишь выдумка Климта, — парировал Гай, поднимая стакан с водкой. — Он был одержим сексом и смертью.
Я давно так не веселилась. Париж бодрил меня, помогая временно забыть о проблемах с Эйданом. К тому же было здорово находиться среди людей, которые знали о моем проекте. Это снимало напряжение, словно теперь я разделила с ними ответственность за конечный результат.
— Юдифь использовала свою женскую привлекательность для свержения Олоферна, — объяснила я, — но Климт ввел сексуальный подтекст, которого, согласно мифу, на самом деле не было.
Немец пытался сосредоточиться на моих словах, но выпитая водка уже начинала действовать.
— Значит, Юдифь — это просто мужская фантазия о том, на что способна женщина, доведенная до отчаяния? — спросил он.
— Абсолютно верно. — Теперь Гай посмотрел прямо на меня и медленно произнес: — Мужчины боятся признать, что женщина способна осознанно пойти на убийство. Гораздо удобнее считать, что Юдифь толкнула на это неудовлетворенная страсть.
— Мне кажется, что у Эстер и Юдифи есть что-то общее, — сказал немец. У него уже заплетался язык.
Прежде чем я смогла выступить в свою защиту, мне на помощь пришла Петра.
— Может быть, Эстер и приходится рисковать, — убежденно проговорила моя подруга, — но она не обезглавливает своих врагов.
— Нет, — уверенно возразил немец. — Я имею в виду, что обе они — Джоконды.
Гай не сдержал смеха.
— Но это правда. — Немец сделал внушительный глоток из стакана. — Мона Лиза — это архетип роковой женщины.
— Никогда не думала, что я сама являюсь героиней мифа, — ответила я.
Я размышляла о мифической Юдифи и ее поступке, пока мы плыли к ней. Пятеро из семи моих героинь были реальными женщинами: Кристина, Изабелла, Мари, Викторина и Фрэнсис. Остальные две воплощали традиционные представления мужчин о женском начале: Мария, символизирующая непорочность, и грешница Юдифь.
Я хотела, чтобы проект прошел полный круг. Климт перенес действие сказания, изложенного в Ветхом Завете, в двадцатый век, интерпретировав историю так, чтобы она соответствовала особенностям его времени. Он был австрийским диссидентом, жил и творил в двадцатом веке, и его произведения одержимы эротизмом; даже в его пейзажах сквозит женская чувственность. Картины Климта пользовались успехом в знакомой с учением Фрейда Вене. Образ роковой женщины завоевал много поклонников, но некоторые слои венского общества были оскорблены картиной, особенно это касается евреев из среднего класса.