Ладья отшвартовалась. «Казаки» налегли на вёсла, и корабль, набирая ход, уверенно пошёл против течения.
«Хорошо гребут, – подумал Данила, – мощно, слаженно. Куда только?»
Уже поздно ночью в темноте ладья подплыла к острову посреди реки. Оттуда слышались весёлые крики, доносились звуки, похожие на музыку. Вроде бы кто-то играл на дудках – не очень складно, зато громко. Между деревьями мелькали люди, виднелись проблески костров.
– Скольких привезли? – донёсся зычный возглас уже совсем рядом.
Данила поднял голову, но никого не смог разглядеть из-за борта лодки.
– Двадцать семь, – ответил казак, стоявший на носу.
– Хорошее число, – одобрили с берега. – Выводите.
Экипаж ладьи шустро забегал: одни разбирали снасти, вытаскивали вёсла из уключин, швартовались к берегу. Другие принялись разрезать путы, сковывавшие невольников, и даже освободили Данилу из колодок. Тот с наслаждением покрутил головой, расслабил натруженную шею. И тут его отправил за борт увесистый пинок. Упав в воду, но чудом приземлившись на ноги, Данила увидел у кромки воды троих рослых полуголых мужиков с факелами. Они носили всё ту же казачью стрижку: длинные усы и чуб. Только могучие торсы были густо расписаны синими татуировками, смысл которых Данила понять не мог – какие-то узоры, кольца, вроде даже свастика имелась.
Свинтить по-тихому в темноте не представлялось возможным – позади, вдоль борта ладьи, расположилась команда гребцов, у которых в руках вдруг оказались короткие копья. Данила был уверен: чуть что, и это копье окажется в спине шустрого беглеца. Молодцов решил не рисковать.
Невольники, сбившись кучей, выстроились перед татуированными крепышами. Их главарю по виду было лет сорок, его бровь и щёку наискось пересекал длинный шрам. Холодными как лёд глазами он придирчиво оглядел своё приобретение, затем молча повернулся и ушёл. Его пристяжь ушла за ним, следом – невольники, которых «казаки» с ладьи подгоняли тупыми концами копий.
Данила вместе со всеми пробежался по мокрому прибрежному илу, затем по влажной от вечерней росы траве, продрался сквозь чащу – и оказался на поляне, где горели костры в два человеческих роста. В их свете ему предстал мрачный идол в окружении всё тех же полуголых татуированных «казаков».
Истукан был вырезан из целого ствола дерева и высоту имел метра три. Выпученные глаза смотрели с гневом, раскрытый деревянный рот застыл то ли в крике, то ли в желании кого-то проглотить. Длиннющие усищи спускались ниже подбородка и, похоже, были отлиты из серебра. Не зря такие же усы носили воины, окружившие идола, верно, они были его слугами или последователями.