Этой фразой Гуннар Скряга закончил обвинительную речь в адрес нанимателя Молодцова. По происхождению Гуннар был нурманом и выглядел чистым викингом: косматым блондином с синими глазами, упрятанными где-то под бровями. Выдубленная солью кожа на лице морского разбойника туго обтягивала массивные нос и скулы. Нурман стоял, подбоченясь, и ждал ответной реплики.
Судебная тяжба проходила на рыночной площади, народу собралась тьма-тьмущая. На высоком стуле расположился тиун – представитель князя и местной власти, выполнявший по совместительству и роль судьи.
Спор, как утверждал Гуннар, начался из-за того, что Путята продал ему некачественный товар – медные кубки с чеканкой византийской работы, – и теперь нурман требовал отступные. Путята отвечал, что Гуннар сам по пьяни попортил несколько кубков уже после покупки, и платить, разумеется, не собирался. Из замечаний собратьев Данила понял, что вся эта катавасия затянется до вечера: каждая сторона приведёт своих свидетелей, все будут глотки драть, а судебное решение вынесут в пользу того, кто тиуну больше забашляет. Однако у нурмана Гуннара Скряги было своё видение ситуации: выслушав оправдания Путяты, он с ходу перешёл к оскорблениям, чем, вообще-то, нарушил общие правила и заслужил неодобрительный взгляд тиуна.
В гробовом молчании Путята переглянулся с Воиславом, тот еле заметно кивнул.
– Ты ответишь, нурман, за поносные слова, сказанные на глазах честного народа, – торжественно объявил купец. – И за ложь свою тоже ответишь перед богами. Ты лжец, Гуннар, и рот твой поганый, им только под хвост свиней целовать.
– Ха-ха, – развеселился нурман, – у тебя, словенин, хватило смелости обвинить меня во лжи. Ну что ж, пусть боги решат, кто прав. Я буду биться здесь и сейчас с тобой или с тем, кого ты выставишь вместо себя. И, клянусь мечом отца, я выпотрошу его, как осетра. Один видит меня! – проорал напоследок Гуннар.
Путята, как и ожидалось, выставил вместо себя на поединок Воислава.
– Бирюк жадный, пропастина ненасытная, ничего не боится, – сплюнул на землю Скорохват и пояснил остальным: Гуннар приходится двоюродным братом племяннице второй жены Асбьёрна, здешнего посадника. Асбьёрн и его отец Фарлаф поддержали Владимира в его войне с Ярополком, за что получили от нового Киевского князя почёт и уважение. Однако теперь Асбьёрн считался в Смоленске посадником, а не вольным князем, но всё равно родство с ним было сильным козырем Гуннара.
– Но батька наш с ним справится? – спросил Жаворонок.
– С этим кочетом горластым? Да запросто.
– Тогда в чём проблема? – спросил Данила.