Я написала с десяток фраз, потом все их зачеркнула, потому что они мне не понравились. И внезапно я поняла, что патефон играет снова – хотя я его не заводила.
Я подняла голову. Ядвига вышла из замка, неся конверт, и подошла ко мне.
– Письмо от господина Бернацкого… Посыльный сказал, что срочное.
Разорвав конверт, я пробежала строки, написанные довольно нехарактерным для Августина Каэтановича неровным, прыгающим почерком. На некоторых деталях я останавливалась, перечитывая их по несколько раз.
«…мой хороший знакомый, попечитель больницы для бедных в Либаве, с которым мы пересекались во время выступлений органистов – вы их, вероятно, помните – сообщил, что к ним поступил странный пациент… одетый в лохмотья, со следами недавнего пулевого ранения в голову… Его арестовали вместе с группой цыган, которые показали, что он не из них, они нашли его на берегу моря… Он ничего о себе не помнил и не знал, как его зовут. В больнице он произнес два слова, одно – «Анастасия», другое – «Ружка». Я решил сообщить вам об этом, потому что…»
И далее:
«К сожалению, мой знакомый не сообщил мне приметы того, кто поступил в его больницу… Тем не менее я счел, что не имею права держать вас в неведении…»
Я уронила письмо на колени. Патефон доиграл мелодию и умолк. Что я знаю о замках, построенных феями? Наверное, гораздо меньше, чем один такой замок знает обо мне.
– Завтра я уеду в Либаву, – сказала я Ядвиге. – На несколько дней.
Ветер пронесся по саду, раскачивая кусты роз, и разметал листки, на которых я собиралась записать окончание романа. Ядвига хотела собрать их, но я остановила ее.
– Оставь их, пусть летят… Все равно финал будет совсем другим! Дуй, ветер! И всегда приноси мне побольше хороших вестей!