После этого мир наступил сам собой – без чьей-либо команды. Первым из груды тел поднялся Алексей. Сплюнув кровью, он сильно хромая, дошел до стоящего у стены сундука и с тяжелым вздохом опустился на него, потирая ладонью ушибленное колено. Потом из-под стола полезли, как тараканы, крепко помятые Немым «курсанты».
Немой ползаньем себя утруждать не стал, а поднялся на ноги, вздымая спиной тяжеленный стол из толстых сосновых плах. Тяжесть его интересовала мало, потому что все внимание он сосредоточил на ощупывании синеющего прямо на глазах носа. Кто и когда умудрился содрать у него с головы шлем, было совершенно непонятно.
Дед, наоборот, не поднялся, а со стоном сполз по стене, стащил с потной головы шлем и сиплым голосом подвел итог экзамену:
– Едрена… Ох! матрена. Кхе… Уй! Одними деревяшками… Ох, тудыть тебя… Одними деревяшками чуть не поубивали. Мих… Ой! Михайла, убитые есть?
– Я убитый! – мрачно поведал кто-то из учеников воинской школы.
– Ну и молчи… Ох! Коли ты убитый, – приказал дед. – До чего нынче… Уй, едрена-матрена! До чего нынче покойник разговорчивый пошел… Михайла, ты где?
– Шжешь! – отозвался Мишка. Подбородочный ремень шлема каким-то образом переместился со своего штатного места под нижней челюстью и вделся Мишке в рот наподобие уздечки. – Фуф я, фефа!
– Вставай, фефа! Народ… Ох! Народ по кускам собирать будем.
– Угу, – ответил Мишка, но сказать, даже с ремнем во рту, было легче, чем сделать. Сдвинувшийся на затылок шлем потащил за собой пристегнутую к полумаске бармицу, она закрыла глаза, и Мишка совершенно ничего не видел. Лежал он очень неудобно – лицом вниз, животом и ногами на нижних ступеньках лестницы. Сверху давило что-то тяжелое и жесткое. Мишка пошевелился, и с его спины свалилась лавка, с которой он атаковал Алексея. Сразу стало легче, сдвинув шлем на место, Мишка наконец-то прозрел и смог вытолкнуть подбородочный ремень изо рта.
«М-да, сэр! Как писал классик:
И отступили басурманы,
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать».
– Михайла! – голос у деда стал несколько более бодрым, и он перестал охать. – Да куда ты провалился-то?
– Здесь я, здесь! – Мишка сполз с лестницы, встал на четвереньки, потом, держась за стену, поднялся на ноги. – Десятники! Доложить о потерях!
– Слушаюсь, господин старшина! – откуда-то из-под лестницы отозвался Дмитрий. – А ну! Все, кто может, встать!
По горнице пошло шевеление, один за другим «курсанты» со стонами и оханьем начали подниматься на ноги. На полу осталось четыре тела.
– Господин старшина, в строю семнадцать, не могут встать четверо!