– Правильно, – сказал я. – Точно.
Спокойнее мне не стало. По телу распространялось странное онемение.
Я поднялся к себе в комнату, вынул из сумки учебники и сел заниматься, но задачи по геометрии вдруг превратились в непроходимый лабиринт. Теоремы я знал, но вспомнить не мог. Учебник словно оказался написан языком, который передразнивал то, что я чувствую. Строчки, одна за другой, намекали на простоту и прозрачно указывали направление, которое вело к определенному финалу. В цилиндрах на схеме я видел следящие за мной сузившиеся глаза. Они ждали ответов, но как быть, если ответов нет, и ситуация смешана с неопределенностью и самой гнусной грязью, и ничего нельзя объяснить? Вот почему газетная статья была ложью. Случившееся невозможно уложить в несколько абзацев, напечатанных в форме перевернутой пирамиды.
Попытка взяться за «Нортоновскую антологию» тоже не увенчалась успехом. Я не запоминал предложений и впустую перечитывал текст вновь и вновь. Не дождавшись от класса ответов на свои вопросы, мистер Вайнстейн тряс над головой «Антологией»: «Все ответы здесь! Неужели никто не читал поэму? Ответы здесь, у вас под носом! Придется выучить материал из этой книги, если вы собираетесь сдавать экзамен по программе повышенной сложности!»
Я запустил «Антологией» в угол и попал в книжный шкаф. С полок обрушилась лавина книг. Шкатулка для сигар из сувениров Донована-старшего ударилась об пол и вывалила содержимое на ковер. Снежный шар не разбился, покатившись по полу; радужный снежный вихрь отразился в полированной ножке кровати. Я вскочил, схватил шар и с размаху метнул его в пол, прежде чем понял, что делаю. Стекло будто взорвалось – уцелела лишь черная подставка с надписью «Магия Рейкьявика». Без оболочки от магии осталось жидкое пятно на ковре, а искристый снег обратился в серый прах.
Я забегал по комнате. Здесь все можно было разбить: синтезатор и металлический пюпитр – о столбик кровати, фотографию двух женщин на Бруклинском мосту можно сжечь на спичках. Старый, выцветший экземпляр «Франкенштейна», проехавшийся по полу, можно изодрать и выбросить клочки из окна, как пепел или мелкий сор, падающий с огромной высоты. Даже в своей комнате я уже не был в безопасности.
Мать окликнула меня из коридора, через секунду постучала в дверь и вошла, не дожидаясь ответа.
– Что случилось? Я слышала удар и треск.
– Я хотел отодвинуть полку, ничего не снимая…
– Что? – Она уперлась руками в бока.
– Хотел больше места, чтобы поднять подножку у кресла.
Мать выглядела измученной и постаревшей. Я заметил, что она без макияжа. Она вздохнула: