Она задохнулась, выключила телефон, сделала пару глубоких вдохов и выдохов и только после этого сумела взять себя в руки.
Ощущение было странным. Раньше она плакала бы, возможно, напилась бы, чтобы отключиться, а сейчас хотелось просто спать. Лечь под бок к Хохлу и уснуть, прижимаясь к его сильному телу, рядом с которым Марина всегда чувствовала себя в безопасности. Так она и поступила.
В Бристоль они вернулись к обеду. Марина быстро прошлась по комнатам, осматривая все, и не обнаружила ничего, к чему смогла бы придраться. Хохлу, затаскивавшему в дом чемоданы, она удовлетворенно сказала:
– Сара успела убрать все следы пребывания папеньки в доме. Аминь, сгорела жабья кожа.
– Ты зря с ним так грубо разговаривала, котенок.
– А ты что же, подслушивал?
– А этого и не нужно было, ты орала, как будто тебя режут. Я просто не стал открывать глаза, понимал, что тебе, наверное, надо выговориться. Но ты зря, ей-богу. Я думаю, надо было дать ему объяснить.
Коваль упала поперек кровати в спальне:
– Какой смысл объяснять, чем продиктована подлость? Разве от этого она перестанет быть подлостью?
– Ты всегда любишь быстрые решения. – Муж прилег рядом. – Но я-то знаю, как ты потом горько жалеешь о таких решениях.
Она перевернулась на живот, подперла кулаком щеку:
– Вот об этом я не пожалею.
– Посмотрим.
Они едва успели принять душ и переодеться, когда Гена привез Грегори с тренировки.
– Мама! – с порога закричал мальчик по-русски и бросился вверх по лестнице в спальню.
Марина, вытиравшая полотенцем волосы, повернулась к нему, и Грег на секунду застыл, изумленно глядя на нее:
– Мама, что с твоими волосами?
Она отбросила полотенце и рассмеялась:
– А ты не помнишь меня такой?
Грегори шагнул к ней, обнял и прижался, совсем как маленький, как делал там, в России, еще совсем крошечным, когда мать возвращалась домой на огромной черной машине. Эти картинки иногда всплывали в его памяти, и он, не совсем уверенный, что это было в реальности, приставал с вопросами к Хохлу. Женька удивлялся, что мальчик помнил эти детали из прошлого, – ему не было двух лет, когда они уехали из России. Но черная машина и женщина с черными волосами в этих воспоминаниях были неразрывно связаны и появлялись чаще других.
– Я тебя помню, просто у тебя теперь другое лицо. Но к нему тоже подходят черные волосы. Ты у меня самая красивая, мамочка, – прошептал Грегори.
Марина, встряхнув черными как смоль волосами, улыбнулась в ответ:
– Я очень соскучилась по тебе, сынок.
– А где папа?
– Варит кофе, как же ты мимо него проскочил?
– Можно, я с ним чуть позже поздороваюсь? Я хочу с тобой посидеть. Я ведь тоже соскучился, – шепотом признался Грегори, не выпуская мать из объятий.