— Поздравляю. Вы знаете имя убийцы?
— Об имени разговор пойдет дальше. Пока это только догадка. Самое главное — нет мотива преступления. Эти Флоровы помошники мне сразу были подозрительны. Один говорит — у меня паспорт на прописке в Москве, вот, мол, членский билет союза. А у второго вообще никакой бумаги. Мои документы, говорит, в ОВИРе, я себе заграничный паспорт оформляю. Затем, де, и в Москву ездил. А я точно установил — врет! Он к Соньке-медичке на велосипеде ездит. Любовь у них. Для всех он в Москву уехал, а он тут, рядом. Сделает в Стане черное дело и бегом на реку. А на той стороне в кустах — велосипед. Правда, ночью на велосипеде трудно ехать по узкой лесной тропочке.
— Нашли кому сочувствовать, — Вероника оторвалась от игры с пулями.
— Одного не могу понять — зачем ему все это надо? Шульгина убил, в господина Шелихова стрелял. Можно предположить, что его наняли. Но таких лопухов в киллеры не берут!
— Сколько пуль в «ТТ»? — спросила вдруг Вероника.
— Восемь, я что?
— Можно я на курок нажму?
Она щелкнула курком, вслушалась, потом опять щелкнула…
— Я поняла, где у него произошла осечка. Я помню этот звук. В прищепках ведь тоже есть пружина.
Зыкин обиженно вернул патроны в обойму, собрал пистолет. Вот и показывай старухам боевое оружие. Плетут невесть что!
— Он спрятал пистолет за негодностью, но не оставил своей затеи. — продолжала Вероника, обращаясь к Никсову. — Я вам говорила, он подпилил бревно в свинарнике. Если бы кот не вырвался наружу сам, а Маша не упала раньше времени, подпиленное бревно ударило ей прямо по лбу — верная смерть!
Зыкин смотрел на Веронику, как на сумасшедшую.
— И сейчас он попробует еще раз. Благо у него свой человек в больнице… Вставайте! — уже кричала Вероника. — Мы должны немедленно ехать спасать Машу. — И повернувшись к Зыкину, глядя в его чистые, удивленные глаза, она проорала на той же ноте. — Что вы на меня уставились? Неужели вы до сих пор не поняли, что вся эта охота велась на Машу, а ваш олегарх, над которым вы все здесь трясетесь, пятая нога у коровы — и не более того.
Он ненавидел эту женщину. Она отняла у него детство, отрочество, юность, счастье, надежду — она отняла у него отца. Правда, надо сознаться, что образ конкретного отца в сознании был мутен. Он его совершенно не помнил, и если бы не мать, вообще бы без него обошелся. Но мать, добросовестная жрица на алтаре разрушенной семьи, создала миф и на протяжении всей жизни украшала его все новыми и новыми подробностями.
Уже став взрослым, он заподозрил, что картины раннего детства, разукрашенные присутствием отца, были чистым сочинительством, наивным пересказом деталей, подсмотренных на телеэкране. Вот отец — большой и прекрасный — берет ребенка на руки, подбрасывает высоко к потолку и ловит его сильными руками, оба хохочут. Или — отец сажает его перед собой на мотоцикл, и они мчатся по лесной дороге, в глазах — счастье. Где он — мотоцикл? У них с матерью сроду не было никакого мотоцикла. Или — они вдвоем, отец и сын, взявшись за руки, бредут по кромке моря и беседуют о чем-то важном. О чем они могли беседовать, если отец бросил сына, когда тому было два года?