— Куда повезли Льва Леонидовича? — спросил Никсов.
— В хорошее место, — отозвался Хазарский. — В ЦКБ, Центральную Клиническую больницу. Там Ельцина лечили.
— Мне надо с вами поговорить. Когда вы уезжаете?
— Вот с вами поговорю и поеду, — добродушно отозвался Хазарский. — Но лучше бы соснуть немного. Ведь семь утра. А я, знаете, так перенервничал. Слава Богу, через час Лева будет на больничной койке.
Разговор с Хазарским — юристом, адвокатом, мастером на все руки и доверенным лицом Левушки — состоялся уже белым днем. Никсов сразу взял быка за рога:
— Кто такой — этот Артур Пальцев, и какие у него отношения со Львом Леонидовичем?
Хазарский был бел лицом, бархатен глазами, темнобров. Иссиня-черный клок волос под нижней губой, которому надлежало исполнять роль эспаньолки, придавал всему его облику романтический, декадентский привкус. Видимо вопрос Никсова поставил его в тупик. Он эдак искоса посмотрел на следователя, задумчиво закусил нижнюю губу, о чем-то размышляя, а потом осклабился в вежливой улыбке.
— Я понимаю, — кивнул Никсов. — Вы хотите сказать, что не лучше ли спросить об этому самого Льва Леонидовича, когда проснется и будет в состоянии говорить. Но дело в том, что времени у нас не много — это раз. А два — и это главное, Лев Леонидович подозревает, что в него стрелял именно Артур.
Показной романтизм мигом слетел с собеседника. Он как-то разом на глазах поумнел и воскликнул с простонародной интонацией:
— Матерь Божья! Лева сам вам об этом сказал?
Никсов развел руками, мол, кто же еще.
— Раз сказал, значит, имеет основания, — твердо подытожил Хазарский и добавил деловито: — Знаете что? Пойдем-ка прогуляемся. В этом сплошь деревянном доме потрясающая акустика. Словно внутри органа сидишь, и каждая доска — струна. На кухне говоришь, а в угловой комнате наверху все слышно.
Они прошли через цветник и сад, обогнули банный дом и пошли по деревне к лесу. На зеленой траве млели от жары утки. У калитки крайней избы стояла и смотрела на них в упор каштановая корова с пестрым выменем и острыми рогами. Поравнявшись с ней, Хазарский вдруг набычился и крикнул: «Фу!» Корова отступила на шаг и принялась лениво махать хвостом, отгоняя оводов.
— Я их с детства боюсь, — сказал Хазарский. — Меня в детстве на даче корова бодала. Колхозная. Такая, вам скажу, была стерва! Я в Голландии был. Так там коровы — прямо тебе красотки! Нажрутся травы и лежат в лугах, морду копытом подпирают. А у нас — худые, агрессивные, любопытные — все им надо! Вот скажите, чего ради она среди бела дня домой приперлась?