— Чуть левей, — сказал отец, — еще чуть левей.
Обернувшись через плечо, Мозес увидел место, где из болота вытекала река, и сразу же услышал рев порогов. Затем он увидел в воде очертания камней, весла задели дно, и нос лодки ткнулся в берег.
Мозес вытащил лодку на берег и привязал ее к дереву, между тем отец рассматривал засохшее пятно шлюпочной краски на камне близ того места, где они пристали. По-видимому, краска была прошлогодняя. Тут только Мозес понял, как хотелось отцу быть первым в здешних лесах. Пока он разгружал лодку, Лиэндер осматривал тропинку, ища следы. Несколько следов он обнаружил, но, поковыряв их ножом, убедился, что они были покрыты плесенью и принадлежали охотникам, проходившим здесь давным-давно. Потом он быстро зашагал по тропинке. Все было мертво: мертвые листья, мертвые ветки, мертвый папоротник, мертвая трава — непристойные останки умершего леса, вонючие и заплесневелые, густо устилали тропинку. Слабый белый свет пробился среди туч и на мгновение промелькнул над лесом, ровно на столько времени, чтобы Мозес увидел свою тень, а затем свет снова исчез.
Тропинка шла в гору. Мозесу стало жарко. Он вспотел. С восхищением и любовью он смотрел на голову и плечи шедшего впереди отца. Утро было в разгаре, когда они увидели впереди за деревьями открытое пространство. Они преодолели последний подъем, и вот перед ними появилось озерко, и они были первые, кто увидел его после охотников, побывавших там осенью. Местность была неприглядная, но это была волнующая неприглядность болота. Лиэндер заглянул в кусты и нашел то, что нужно, — старую плоскодонку для охоты на уток. Он велел Мозесу набрать сучьев для костра и, когда костер разгорелся, вынул из своего мешка банку смолы, установил над огнем треногу из сырых веток и разогрел смолу. Затем он промазал пазы лодки горячей смолой, которая на холоде быстро затвердела. Они спустили плоскодонку на воду и отошли от берега, выгребая против северного ветра. Несмотря на смолу, плоскодонка текла, но они наживили крючки и стали ловить на дорожку.
Через пять минут удилище Лиэндера согнулось; предоставив Мозесу держать лодку на ходу, он принялся выводить большую форель, которая выскочила из воды в сотне футов от носа лодки, а затем снова ушла в глубину и сопротивлялась, ища последнее убежище в тусклой тени плоскодонки. Затем Мозес поймал рыбу, а примерно через час на дне лодки лежала уже дюжина форелей. Тут пошел снег. Три часа они, не обращая внимания на снежную бурю, тянули дорожку, но им ни разу не удалось подсечь. В полдень они съели всухомятку захваченные с собой бутерброды. Это была пытка, и все же у Мозеса хватило здравого смысла понять, что она входила в программу их путешествия. В середине дня метель прекратилась, и Лиэндер подсек одну форель. После этого клев снова начался, и к наступлению темноты они оба были удовлетворены своим уловом. Отупевшие и зверски усталые, они вытащили плоскодонку на берег и побрели вниз по тропинке к озеру Лэнгли, добравшись до него, когда уже почти стало смеркаться. Ветер опять дул с северо-востока, и в стороне вытекавшей из болота реки слышался рев воды; однако они благополучно пересекли озеро — Мозес опять вычерпывал воду — и привязали лодку за нос и за корму. Мозес растопил печку, а отец выпотрошил и зажарил четыре форели. После ужина они пробормотали друг другу «спокойной ночи», погасили лампу и легли спать.