— Ну, что такое случилось, милая, скажи! — попросил он.
— В этом городе никто не говорит по-английски, — сказала она. — Ни одна душа. Я заблудилась, стала спрашивать, как пройти в гостиницу— одного, другого — человек пятнадцать спросила, не меньше, — и хоть бы один ответил!
Хлопнув дверью, Матильда прошла в ванную, а Мэллори, невозмутимый и умиротворенный, сел к окну. По небу плыло облако, которое ни с чем, кроме облака, сравнить было нельзя, и на всем лежал медноватый отблеск, пронизывающий воздух Рима перед самым наступлением сумерек.
Вскоре после возвращения из Италии Мэллори вновь пришлось отправиться в Чикаго. Он обернулся в один день и, успешно избежав встречи с Мак-Гоуэном, поехал домой четырехчасовым поездом. Ровно в четыре тридцать он поднялся со своего места и пошел в вагон-ресторан промочить горло. Выглянув в окно, он увидел надвигающийся грозный массив Гери и вновь прибегнул к теореме, с помощью которой ему уже однажды удалось определить угол своего отношения к ландшафту штата Индиана. Заказав виски с содовой, он опять выглянул в окно; по его расчетам поезд должен был поравняться с Гери, однако за окном была совершеннейшая пустота. Вследствие ошибки в вычислениях, вместо того чтобы лишить Гери власти над собой, Мэллори начисто потерял этот город. Погода стояла ясная, до сумерек было еще далеко, и он не знал, чем объяснить внезапно возникшую за окном пустоту. Штат Индиана просто исчез, и все. Мэллори повернулся к женщине, сидевшей за соседним столиком, и спросил:
— Это ведь Гери, не правда ли?
— Ну, конечно, — ответила она. — Сами не видите, что ли?
Быстро построив в уме равнобедренный треугольник, Мэллори нейтрализовал резкость ее ответа. Но от других городов, которые они должны были проезжать, тоже не осталось и следа. Напуганный, вдруг почувствовав себя бесконечно одиноким, Мэллори вернулся в купе и закрыл лицо ладонями. Когда же он оторвал руки от лица, то увидел в окне огоньки переездов, а затем освещенные окна и улички маленьких провинциальных городов — впрочем, к ним он никогда и не стремился применять свою геометрию.
Заболел Мэллори примерно через неделю после поездки. Секретарша (она уже вернулась с Капри) обнаружила его лежащим без чувств на полу кабинета и вызвала скорую помощь. Его состояние было тяжелым. Посетителей стали допускать только через десять дней после операции. Первой, естественно, его навестила Матильда. Ему удалили все зубы и десять дюймов кишечника. К рукам были подведены резиновые трубки.
— Да ты великолепно выглядишь! — воскликнула Матильда, быстро заменив равнодушной и пустой улыбкой мелькнувшее было на ее лице выражение ужаса и растерянности. — И какая уютная комната! Желтенькие стены. Нет, конечно, если уж непременно нужно болеть, то лучше всего — в Нью-Йорке. Помнишь ту жуткую загородную больницу, где я рожала?