– А шантрапа малолетняя?
– Да это наших мужиков ребятня. Попросились со мной, ну и взял. Все равно же не один еду, а им развлечение. Они там на базе концерт художественной самодеятельности нашим устроили. Вот сюрприз был!
– Ну, собирай свой выводок, – улыбаясь, сказал старик. – Пошли, я вас чаем с морошкой угощу, балычка соленого в дорогу заверну.
– Спасибо, дядь Саш, только некогда мне. Ты не обижайся, мне еще в контору надо заскочить да полтонны груза за триста верст забросить. С меня начальство три шкуры снимет за опоздание. А балычок ты сбереги. Я через два дня мимо поеду и заскочу к тебе. Слушай, дядь Саш, а может, тебе водочки прихватить, ты тут один…
Карнаухов обернулся на Володьку, который встал с лавки и как-то странно замолчал. Не с детьми ли чего? Старик бросил взгляд на девушку с ребятишками и только тут понял, что из уголка рта Седова сбегает кровь. Парень стоял со стеклянными глазами и вдруг повалился прямо лицом вниз. Не успел Карнаухов и рта открыть, как увидел выходящих из-за угла дома двоих в черном, в высоких ботинках со шнуровкой, коротким странным оружием на ремнях. А Володька лежал у лавки. И из его спины торчала рукоятка массивного ножа.
Про бандитов и беглых уголовников разных в этих краях ходили слухи и байки давно. Наверное, еще со времен довоенных, со времен северных лагерей для политических и уголовных. Но кроме рассказов, никто не мог похвастаться, что видел кого-то, что кто-то на кого-то напал. Жили в поселках бывшие сидельцы, это точно. Но жили какие? Те, кому податься было некуда, которых никто нигде не ждал. Это не молодые, наглые и вороватые. Это уставшие, измученные зоной люди. Бывало, что и в драках замечены, что и украдут чего, но все это никак не соответствовало тем страшным сказкам, которые рассказывались на кухнях да от нечего делать за бутылочкой.
– Старик… молчать, – странно коверкая слова, сказал первый из незнакомцев, наклонился к телу Седова и рывком выдернул из его спины нож. – Позови сюда женщину!
Карнаухов побледнел, глядя на Володьку, который только вот смеялся с ним тут, обещал водочки привезти. А перед этим из вездехода спускал на руках детей. Как своих ведь спускал. А своих у него теперь и не будет. Никогда.
– Лариса… беги! – хрипло закричал старик и, круто развернувшись на больных ногах, побежал к девушке. – К берегу… в лодку, в лодку садись…
Девушка, подхватившая в этот момент на руки мальчонку, с изумлением замерла на месте. Она видела лежавшего на земле Володьку. Видела, как незнакомец в черном и с автоматом на шее ощупывает карманы Седова, ворочает его безвольное тело с боку на бок. И сразу стало понятно, что он мертвый. И сразу стало страшно. И страшно было смотреть, как бежал, кривовато переваливаясь на ногах дядя Саша и махал рукой, выкрикивая что-то про лодку на берегу. Это было как непонятное, нереальное кино, как будто ты заглянула в дверь чужого кинозала. А там фильм ужасов. Надо просто убрать голову и закрыть дверь. Но «закрыть» не получалось. Лариса прижала к себе мальчика и стояла столбом, глядя вытаращенными глазами, как, почти не переходя на бег, один из чужаков догнал старика, схватил рукой в черной перчатке за воротник фуфайки, и дернул на себя. Руки Карнаухова безвольно качнулись из стороны в сторону, когда в его спину раз, второй и третий входил нож. Убийца даже не замахивался, он дергал на себя тело старика, и оно само насаживалось плотью на лезвие.